Глубина

— Сережка, — сказал Дед, когда вернулись в нашу берлогу, — где бы мне прилечь, а то сердце уже того — не очень. И мне надо с тобой потолковать… Утром я поеду…

Я показал ему свою койку.

С Дедом мы подружились в Мензелинске.

Поехал туда после похорон матери. Отец умер годом раньше, и могила заросла травой, а рядом выкопали новую. Я взрыхлил землю на ней, посеял семена мака, посидел с полчаса и поехал.

И до института пожил у тетушки, а Дед приходился ей двоюродным братом.

Дед был писателем. Он написал две книги, но очень давно, я не читал их, да и Дед не настаивал, просто показал и спрятал. В тридцать седьмом году его завербовали на лесозаготовки, и там, в Сибири, он не смог написать ни одной строчки до самого возвращения домой, а это произошло в пятьдесят третьем году.

После он написал еще две книги, я узнал об этом из его же письма, но ни у нас, ни в Москве не нашел их, сколько ни искал.

Ребята пошли в холл налаживать лыжи, Дед улегся и подозвал меня.

— Друзья? — спросил он.

Я кивнул, прислушиваясь к шагам в холле.

— Если хорошие, держись с ними до конца. Одному трудно жить и выживать…

— Выживать?

— Для сильного и выживание — борьба, Сережка, хотя и бессмысленная, когда насилие совершают вроде бы свои…

— Это вы о старом…

— Да, о своем… Ну, не стучи каблуками, больше не буду…

Он лежал, сложив руки на груди, и смотрел на потолок.

— А это вы здорово придумали, — сказал Дед, разглядывая звезды.

— Кто-то до нас, — сказал я.

— Завтра я поеду, — сказал Дед.

— Надо?

— Надо.

— Я провожу…

— Не люблю, когда провожают.

— Тогда не буду.

— Есть одна просьба, Сережка… Давал рукопись в журнал, вернули, не нравится конец…

— Плохой конец?

— Переделывать не хотел, вот и забрал…

— А теперь как с ней?

— Оставлю ее у тебя… Тебе легче выбраться в Москву, чем мне, путешественник из меня теперь никудышный. Напишу несколько адресов, куда нести… Машинку найди — перепечатай первую страницу, поставь свои имя и фамилию вместо моих…

— Даже так?

— Тебе не нравится?

— Выходит, я не просто буду приносить и уходить…

— Так вот слушай. Прочитай внимательно, пойми суть… Если захотят побеседовать, не бойся, иди. Скажешь, что в основу взял рассказ одного знакомого… И что пишешь ты год-два, никому ничего до этого не показывал, принес им первую, большую вещь… Понимаешь?

— Да. Но если из этого журнала, где уже читали, кто пронюхает?

— Здесь все в норме. Читали два моих старых приятеля, они-то в курсе дела, что пойдет и что не пойдет. А после я им сказал, что они ничего не видели и не читали… По рукам?

— По рукам, Дед…

— Ну, ступай к своим…

— Спокойной ночи, Дед!

Утром, когда мы проснулись, его уже не было. Он, видимо, встал очень рано и уехал первым автобусом.

На аккуратно расправленной койке лежал клочок бумаги, на ней были адреса и одна строчка:

«Немножко юмора, и тебе самому будет интересно. Дед».

А я уже испугался, что он забыл оставить рукопись, но она лежала в тумбочке, в зеленой папке.

Поскольку речь шла о концовке, я полистал последние страницы.