Глубынь-городок. Заноза

струями сонную воду, уже блещут серебряными кольцами малые и большие водовороты…

На следующее утро после того, как Женя приехала с Пинчуком в Глубынь-Городок, она отправилась в

райком отмечать командировку.

Без труда отыскала одноэтажный дом под железной крышей. Показали ей и дверь кабинета первого

секретаря. Но попала она туда не в добрую минуту: Ключарев брался за картуз. Он был сердит и насуплен.

Только что Федор Адрианович осмотрел поля кукурузы в Братичах, из сорока гектаров больше десяти почти

погибли, растения выглядели такими слабенькими и хилыми, что больно становилось на них смотреть. Надо

было немедленно пропалывать. Разыскивая Любикова, чтобы посоветовать ему это, Ключарев зашел в

правление колхоза. Большая комната с тяжелым канцелярским шкафом и ведром солоноватой колодезной воды в

углу была уставлена столами. Они стояли впритык, и за ними, уткнувшись в линованные книги, сидело шестеро

женщин. В красном углу, у окна, колдовал над счетами единственный мужчина, заросший седоватой щетинкой и

в очках.

— Товарищ бухгалтер, это вы возглавляете весь этот бюрократизм?

— Я, — отозвался тот сокрушенно.

— Раз, два, три, — считал Ключарев. — А если повесить на вашу контору замок и записку: “Все ушли на

прополку кукурузы?” Ведь спасать ее надо!

— А что? — Бухгалтер вдруг бодро приподнялся. — Я с удовольствием, хоть сейчас.

Женщины примолкли, нагнули головы.

— Пусть нам отведут участок, добавят еще школьников, отпускников…

— Значит, договорились? — сказал секретарь. — Завтра с утра в поле? А если кому надо в контору, пусть

идут на кукурузу; там вы, Дементий Иванович, как бригадир прополочной бригады, сначала дадите задание,

сотку, а потом уж печать поставите.

В районный центр Ключарев завернул только за главным агрономом МТС и сейчас же отправился

дальше.

— Надолго уехал секретарь райкома? — спросила Женя, когда “победа”, вильнув бензиновым хвостиком,

скрылась. — Мало сидит в райцентре, говорите? Ну что ж, спасибо.

И, конечно, ей захотелось упрямо дождаться Ключарева, именно Ключарева, а не Пинчука, с которым она

была, казалось, так хорошо уже знакома.

Бывает иногда так: человек только подумал о чем-нибудь, а оно уже сбылось, словно подслушали его

желание. Только сбывается-то все шиворот-навыворот!

Днем позже, едва Женя встала и вышла умываться на травяном дворе гостиницы из медного блескучего

рукомойника, у ворот уже засигналила машина, и в калитку вошел Ключарев. Она узнала его сразу, только он

показался ей на этот раз гораздо моложе, хотя с лица его не сходило вчерашнее насупленное выражение, словно

он как лег, так и встал с ним.

— Хотите ехать со мной в Большаны? — спросил он еще от ворот. — А то у нас тут не всегда есть

транспорт подходящий.

— Сейчас? — Женя растерянно мокрыми руками тронула домашний сарафанчик, который уже года три

служил ей вместо халата.

— Ничего, у нас по-простому, — сказал Ключарев с плохо скрытой иронией. — Только предупреждаю,

если боитесь гриппа… — Он демонстративно чихнул. Лицо у него было сухое и холодное.

Женя ничего не ответила и пошла за вещами.

Уже в машине Ключарев сказал:

— Покажите все-таки ваши документы. Вы что — родня областному начальству, что оно о вас так

беспокоится, по ночам звонит?

Женя, которая с независимым видом полезла было в сумочку за командировкой, вдруг остановилась,

изумленно приоткрыв рот:

— Какое начальство?

— Курило, например. Вы ему кто? — Ключарев обернулся и посмотрел на нее в упор. — Дочка?

Племянница? Свояченица?

— Нет. Чужая, — упавшим голосом ответила Женя.

Радостное летнее утро померкло в ее глазах. Бывают же на свете такие люди! Она почти с ненавистью

смотрела на обожженную ключаревскую шею, на его крутой, высоко остриженный затылок. “Ну ничего, —

подумала она, — потерплю час-два, а там сойду, и не нужно мне больше его машин. Ничего мне не нужно”.

Она стала упорно смотреть в сторону, но реденькие вербы по обочине дорог мало увлекали ее.

— Стой, — вдруг сказал Ключарев шоферу, и машина круто затормозила. — А ну, посигналь.

Дорога была пуста. Сбоку в кустах Женя увидела шалашик, но в нем тоже никого не было.

— Еще, еще! — нетерпеливо повторял Ключарев.

“Победа” кричала как оглашенная.

Вдруг откуда-то из кустов вприпрыжку, прихрамывая, появился старик в лаптях и домотканных штанах с

яркими синими заплатами на коленях. Он нес картуз, полный белых грибов.

— Это ваш пост? — багровея, закричал Ключарев. — Вам трудодни для чего начисляются? По грибы

ходить? А корова вам тоже будет сигналы подавать?

“Чего он кричит?” — неприязненно подумала Женя, с жалостью глядя на поникшего старика. Несколько

грибков упали на землю, и он не поднимал их.

— Я близенько, товарищ секретарь…

Ключарев только махнул рукой, как будто рубанул.

Они отъехали уже довольно далеко от злополучного места, когда Женя решилась спросить:

— А что здесь такое, собственно?

Ключарев ответил сквозь зубы, даже не обернувшись:

— Карантин. Ящур.

“Ну, пусть ящур. Я ведь не должна всего этого знать, и он бы мог ответить вежливо…”