Глубынь-городок. Заноза

Еще раз Ключарев остановил машину, чтобы подвезти парня с забинтованной рукой. Парень сел возле

Жени, деликатно потеснившись, а Ключарев тотчас завел с ним разговор:

— С осени в вечернюю школу пойдешь? Тебе по срокам уже в академию пора, Мышняк. Ну, доволен

работой? А помнишь, как меня мамаша твоя тогда честила?

Парень смущенно покрутил головой, исподлобья глянув на Женю, а ее опять уколола острая обида, что

она здесь чужая, и уж, конечно, теперь скорее откусит себе язык, чем спросит о чем-нибудь Ключарева.

Но, к ее удивлению, Ключарев, посмеиваясь, начал рассказывать сам.

Было это года два или три назад, когда отправляли молодежь на первые в области курсы механизаторов.

Мышнячиха-мать, причитая, бежала за грузовиком, который увозил ее старшего сына с драгоценной

путевкой райкома в кармане.

— Ох, немае-ка мне доли! И лихо твоей матери, секретарь, что сына отнимаешь! И огонь твоей матери, и

лихоманка твоим детям!..

— Мамо, мамо, — бормотал красный, как цвет шиповника, сын.

А месяцев через десять, когда Ключарев шел по селу, его остановил парень в добротном городском

пальто и блестящих калошах — наряде слишком теплом по погоде.

— Не помните меня, товарищ секретарь? Я же Дмитро Мышняк, который с курсов приехал. Зайдемте до

нас, мать очень просит, стол собрала.

— А лихоманку снова не накличет на меня? — спросил Ключарев.

— Ой, что вы…

Они вошли. Мышнячиха в праздничном фартуке, с лицом, красным от печного жара, смотрела

лучистыми виноватыми глазами.

— Что вспоминать! — повторяла она. — Бог сам знает, какое слово в уши, а какое мимо ушей!..

Скушайте хоть медку, товарищ секретарь! Присядьте, коли ласка.

Припомнив все это, Ключарев спросил теперь Мышняка:

— Где же ты, гармонист, руку повредил?

Тот вздохнул и виновато поглядел на забинтованную кисть.

— На молотилке. Не уберегся. Докторка Антонина Андреевна говорит, что дня через два заживет…

— Ты сейчас от нее идешь?

Ключарев слегка отвернулся, глаза у него на мгновенье стали пустыми, словно он слишком пристально

вглядывался в развилку дорог.

— Ага ж. Из Лучес.

— Значит, с уборкой все хорошо в колхозе? — громко спросил Ключарев. — Посмотрим, посмотрим, как

у вас дела…

“Он все это наигрывает, чтоб понравиться, — неприязненно подумала между тем Женя, — эту свою

демократичность”.

Они въехали в Большаны и остановились возле нового бревенчатого дома с терраской под кружевным

карнизом. Резьбу по дереву Жене не приходилось еще видеть здесь, на Полесье, и ей очень хотелось спросить,

кто занес сюда это искусство. Но бригадир плотников, пожилой человек, загорелый дочерна, гордо водил

секретаря райкома по еще пустому дому, распахивая настежь гулкие двери, и даже мельком ни разу не

посмотрел в сторону незнакомки.

Остро пахло деревом, сосной. Полы, стены, потолки, некрашеные, нештукатуренные, сверкали солнечной

желтизной.

— А вот этого по плану не было, товарищ секретарь. Я сам подумал: если дождик, пусть детки на

верандочке погуляют. Дом, так уж дом! И до чего же он под одно пригоден…

— Знаю. Под больницу?

— А как же! Ясли бы я еще срубил, этим же летом…

— Ладно, не все сразу. Больница рядом, в Лучесах, есть, а ясли вам позарез нужны. И открыть их надо

скорее: страда подходит, женщины начнут лен трепать…

— Так-то оно так, — вздохнув, согласился бригадир.

— А как у тебя дома с хлебом? — спросил погодя Ключарев.

— Да ваши слова никогда не забываю, товарищ секретарь. Вы в прошлом году говорили: надо, чтобы

колхозник даже не думал об куске хлеба и заботы не имел. Вот сбылись ваши слова: уж о хлебе в Большанах

гутарки сегодня нет.

— Денег надо на трудодень побольше.

— Это надо.

“Он и о хлебе нарочно, — упрямо подумала Женя, идя следом за Ключаревым, — чтобы только свою

заботу показать”.

Они вошли в правление колхоза. Два дюжих мужика сидели у дощатого стола возле затворенных окон и

под отчаянный мушиный звон сражались в шашки. Вместо фигур на доске лежали зубчатые металлические

крышечки от пивных бутылок.

Ключарев поздоровался буднично, без наигранной начальственной бодрости, оглянулся, сморщившись,

ногой отшвырнул окурки.

— Нет Блищука?

— Нет, товарищ секретарь.

— А вы играете?

— Играем.

— Дежурите?

— Дежурим.

— Стережете дом? Убежать может? Давайте и я с вами сыграю, раз нет у нас в такую горячую пору

другого занятия, — помолчав, предложил он.

Игроки нерешительно вздохнули и расставили пивные жестянки.

— Значит, сколько выпил председатель, столько и фигур?

— Да не… — виновато возразили игроки. — Здесь больше от ситра!

— Играли серьезно, страстно. Женя присела в сторонке на скамью и тоже невольно следила, вдумываясь

в каждый ход…

Первую партию Ключарев проиграл. И хотя Блищук уже пришел и стоял тут же, у доски, подбадривая

игроков, он вновь расставил шашки и вторую партию свел вничью. Ободренный миролюбивым настроением

секретаря, Блищук предложил ему весело:

— Что с Максимом? Со мной сыграйте…

Но Ключарев уже встал и прошел в соседнюю комнату — кабинет председателя, где на бревенчатых