Гнев королей

Грейфеллс не понимал, что чародей боится именно его. Бабельтоск скрывал то, что, по его мнению, могло вызвать у герцога приступ гнева, от которого чародей сам бы пострадал.

– С какой целью? – спросил Грейфеллс.

– Чтобы собрать кое-какие сведения. Мне сложно работать вслепую.

– Ты вообще не работаешь.

– Для работы мне нужно дать задачу. Правдоподобную и выполнимую, а не журавля в небе и несбыточные мечты. – Сегодня Бабельтоск, похоже, набрался смелости. – Строителей мостов ограничивают имеющиеся у них материалы. Чародея ограничивают пределы Силы.

– Не похоже, чтобы Вартлоккура когда-либо что-то ограничивало.

– Так видится лишь со стороны. На самом деле ограничения всегда были и есть. Только кажется, будто у него все легко получается, но это лишь потому, что он очень стар и намного талантливее меня.

Грейфеллс недовольно поворчал, но не стал отправлять чародея восвояси, и Бабельтоск устроился в уголке потемнее. Ему не нравилось, как герцог к нему относится, но он вполне его понимал. Бабельтоск был домашним чародеем, работавшим по контракту, – ему не хватало владения Силой, чтобы стать независимым. Он мог помочь залечить царапины и синяки, замедлить порчу мяса, но с трудом умел читать по картам Таро и по звездам. Зато он неплохо чувствовал намерения других, как правило, распознавая ложь, и мог предвидеть опасность, особенно когда та угрожала и ему самому.

Самым же ценным его талантом являлось умение сохранять спокойствие и невозмутимое выражение лица, как бы его ни пугали или провоцировали. Грейфеллс был тщеславным чудовищем, хитрым и не ведавшим угрызений совести, – типичный представитель своего семейства, ничем не лучше и не хуже других герцогов, которых знал Бабельтоск. Во многих отношениях герцог был посредственностью и выделялся среди прочих лишь приступами ярости – что обеспечит Дэйну преждевременную гибель, вероятно, как только кто-нибудь всерьез поверит, что у него есть шанс уйти невредимым.

Наиболее важная задача Бабельтоска заключалась в том, чтобы защищать герцога от его собственной родни. Здесь это было не так уж трудно. Традиция наследовать титул через труп отца, брата или дяди в последнее время была не в почете – за прошедшие три десятилетия герцогам Грейфеллсам угрожали лишь чужаки. Но подобная опасность продолжала жить в воображении Дэйна. Если и он встретит преждевременную смерть, династия Грейфеллс оборвется. Родственников, которые могли бы его заменить, больше не осталось.

Наверняка в отсутствие Грейфеллса враги в Итаскии трудились словно муравьи, стремясь приблизить этот час. Возвращавшиеся дезертиры рассказывали ободряющие сказки о некомпетентности Дэйна, чем объяснялась его все большая вспыльчивость. Чем дальше отодвигался день его торжества, тем больше семейство теряло почву под ногами.

Вошел полковник Гейлс – в чистой, но не по размеру, одежде. Волосы его были мокры после вынужденного купания, лицо покраснело от грубого бритья. Правая рука висела на перевязи, и он хромал. Грейфеллс, естественно, в первую очередь отметил, что Гейлсу неплохо бы подстричься.

Полковник поклонился.

– Я слышал, у тебя были неприятности, – сказал герцог.

– Мы попали в засаду к марена-димура. Они знали, кто мы и куда направляемся.

– Но вам удалось отбиться, – отметил он очевидный факт.

– Они особо не усердствовали. Напали на нас, некоторых убили, но с первого раза им прикончить меня не удалось, а потом они поняли, что им несдобровать, и скрылись. Я не стал их преследовать. Мы были ранены, а они могли заманить нас в очередную ловушку.

Грейфеллс недовольно буркнул. Услышанное ему не понравилось, но Гейлса он понимал. Такова была повседневная жизнь Кавелина.

– Абаку вполне устраивает, если мы каждый раз будем терять по одному человеку, – сказал Гейлс.

– Что верно, то верно. Джозайя, мне начинает казаться, что я просчитался, когда решился на эту авантюру.

– Не переживай так, ваша светлость. Это королевство любого сделает пессимистом, как бы ты его ни любил или ненавидел.

Сидевший в тени пристально наблюдал за герцогом и солдатом. Гейлс пользовался полной свободой – они с Грейфеллсом знали друг друга с детства. И все же у герцога был такой вид, будто он с трудом сдерживает сидевшего в душе зверя, готового наброситься на кого угодно.

– Скажи мне: почему я все еще здесь, Джозайя? Почему я не сижу возле уютного камина в замке Криф?

– Вряд ли это тебя утешит, но так хочет Ингер. Она тебе не доверяет и полна решимости не подпускать тебя ближе, пока точно не убедится, что ты не украдешь ее трон.

Чародей решил, что после таких слов зверь точно проснется. Герцог в самом деле надулся и побагровел, но снова сдержался – с Гейлсом ему это удавалось лучше, чем с кем-либо другим.

– Вполне могу понять – с точки зрения как кавелинской заразы, так и семейных отношений. После того что ей пришлось пережить с тех пор, как мы убедили ее выйти замуж за Рагнарсона, она подозревает любого.

«Особенно семейных отношений», – подумал чародей.