Гобелен с пастушкой Катей

— Если у Сурена будет туго с наличностью, скажи, я всегда подкину на святое дело. На кухне в стенке есть ещё много чего.

Черт дернул произнести эту глупость, хотя, видит Бог, я и вправду допускала подобную возможность, но реакция Гарика меня просто убила. Он переменился в лице и сказал очень тихо:

— Катя, не надо так шутить.

Мне пришлось заткнуться и просить прощения. Действительно, сколько раз говорили умные люди, и сама себе не устаю напоминать, что у мужчин есть своя гордость, и без надобности ее испытывать ради красного словца. («Меценатка тут, понимаете ли, нашлась хренова!» — точно определил бы мою погрешность Отче Валентин).

Воспитанный Гарик меня кротко одернул, другие просто становились на дыбы, а я впоследствии горько каялась.

— Виноват, учтем, больше не повторится, — заверила я под конец покаянной речи. — Терпи меня, Гарик, сколько можешь.

Хорошо, что вскоре заявился Валентин и снял остатки неловкости. Он весело ввалился в квартиру, доложил, что «Транспорт подан, леди и джентльмены, где рюмка для форейтора?»; без моей помощи представился Гарику и отсыпал гору двусмысленных комплиментов по поводу моего ослепительного вида. К слову замечу, что границ приличия Отче на сей раз почти не переходил, видимо оценил и щадил неискушенность Гарика, за что буду ему по гроб жизни признательна.

По прошествии непродолжительного времени мы втроем спустились к машине, погрузились и тронулись в путь. По дороге Отче один владел разговором, сам задавал вопросы, сам отвечал и был забавен без привычного злоязычия.

Уже у самого Дома учёных Валентин сказал заключительное слово:

— Ежели доведется, ребята, увидеть нашего высокоученого друга, то шлите ему мое почтение без сервильности и передавайте, что я всегда счастлив служить по транспортному ведомству, тем более, очаровательной паре клиентов. Ваш лимузин будет подан к подъезду по окончании процедуры или чуть раньше. А вы, Гарик, сделайте милость, посмотрите, чтобы это прелестное, но малоумное дитя не растеряло свои фальшивые побрякушки. Ученые, они, конечно ученые, но Святое Писание недаром учит не вводить ближнего в соблазн, невзирая на академические степени. Адье, с Богом, значит.

Лимузин отъехал, и мы проследовали в Дом Ученых. До лекции оставалось около четверти часа, поэтому нашлось время побродить по фойе, углам и закоулкам и утолить любопытство Гарика касательно занятной персоны Отче.

Я рассказала, сколь многолетняя дружба связывает нас с Валентином платоническими узами, как мы вместе искали пропавшую Верочку, как успех окрылил Валентина настолько, что он открыл детективное агентство и таким образом нашел применение своим разносторонним талантам.

На сей раз я приоткрыла Гарику тайну, что Суреновы ящики попали в наши руки не случайно, а в тот единственный день, когда Валентин попросил меня посторожить контору, поэтому он вызвался меня страховать на всякий случай. И ящики согласился подержать у себя.

Гарик слегка удивился и спросил, почему я не переадресовала его к Валентину на предмет получения груза, что было бы вполне естественно и лучше укладывалось в традиции опасных мужских игр.

Я подумала и честно изложила обе причины.

— Во-первых, у него дочка маленькая — жаль было оставлять ее без папы, а во-вторых, не хотелось с тобою лично так сразу расставаться.

Гарик вновь надолго замолчал, и я не знала, какая из причин в очередной раз поразила его воображение. Во время паузы я мысленно давала обещания в дальнейшем высказываться осторожнее. Сколько бы ни продлилось дальнейшее, я не желала, чтобы Гарик начал меня бояться. Вариант Сергея и Регины меня не манил.

Мы уже шли по звонку в зал, где виднелись бархатные стулья, когда Гарик наконец прервал молчание. Он остановился посреди академического шествия и произнес вполголоса:

— Катя, я клянусь, я никогда, до самой смерти не забуду, что ты сейчас сказала.

Судя по торжественному выражению лица, Гарик расценил легкомысленное признание сугубо положительно.

Как я поняла, почтение вызвала мысль, что готовясь принять преждевременную кончину от его, Гарика, руки, я сочла необходимым уберечь жизнь Валентина ради его малолетней дочери.

Не понимаю, что здесь можно найти особо похвального, между нами говоря. Просто не вполне дебильный поступок, как выражается Отче. Разве Валентин обязан нести ответственность за то, что я в лирическом ослеплении собиралась подставить под пулю собственный лоб?

В случае, если Гарик с Суреном, вопреки моему незрелому суждению оказались бы обычными бандитами, я сейчас выглядела бы не только глупо, но и очень мертво, если возможно так выразиться.

Однако разубеждать Гарика я не стала, лишь заметила:

— Я рада, что сумела произвести благоприятное впечатление. Спасибо, Гарик. Идем слушать чайника.

Боюсь, что последние слова были сказаны чуть громче, чем следует, одна-две головы повернулись в нашу сторону. Пришлось поторопиться в зал, слившись с толпой.