Гобелен с пастушкой Катей

— Если ты, дорогая, досидишь до шести без четверти, то сможешь произвести визуальную оценку лично. Тогда и обсудим, вернее, сама поймешь, — заявила я с апломбом.

Ванда согласилась досидеть и выступить в роли арбитра. Ровно в указанное время, минута в минуту, на пороге отдела прозы возник Павел Петрович Криворучко. Он обаятельно улыбнулся Ванде, галантно нас обеих приветствовал и сказал, что такси ждет. Я последовала к выходу и, обернувшись к Ванде на прощанье, прочла по ее губам беззвучный шепот:

— С ума сошла, Малышева!

В машине Павел Петрович сообщил, что обед назначен в «Национале», (в историческом здании, не в пошлом «Интуристе»), столик заказан, и он взял на себя смелость наметить меню.

Далее спутник выразил в очередной раз восхищение моим внешним видом, сказал цветистый комплимент в адрес оставленной в «Факеле» Вандочки, оценил творческую атмосферу, подмеченную им в стенах издательства, посетовал на трудные для нематериальной сферы времена, пообещал продумать и предпринять меры, способные оживить конъюнктуру угасающего духовного светильника, сиречь нашего «Факела».

Слегка потускневший швейцар распахнул дверь исторического «Националя», мы направились в зал с видом на Манежную площадь и заняли кресла за сверкающим белизной и металлом заранее заказанным столиком. Не мешкая, я поделилась с Павлом Петровичем заветным воспоминанием юности, рассказала, как много лет назад у нас с подругой установилась традиция в день получения стипендии тратить хорошую часть на обед в «Национале». Тогда заведение славилось не роскошью, а тонкой кухней, мы всегда заказывали салат «Столичный» с икрой, пожарские котлеты и яблочный пай.

Так приятно было нам, студенткам, чувствовать себя в элегантном ресторане богатыми взрослыми дамами. (О том, что традиция отчасти послужила причиной развода с мужем, он не желал ни одобрить, ни примириться с моими богемными замашками, я умолчала, ни к чему утомлять мецената скучными подробностями давно прошедших дней.)

Павел Петрович пришел в восторг от своей проницательности, позволившей доставить меня к святыням прежних лет, внес коррективы в заказанное меню, в целях приблизить его к воспоминаниям, и парадный обед на двоих (скорее ужин) пошел своим чередом.

В ожидании салата я передала Павлу Петровичу необходимые документы. Он заверил, что бумажная карусель идет своим чередом, и к началу конференции, к первым числам июля, я получу паспорт, визы и билеты.

Теперь, добавил Павел Петрович, наступило время связаться с родственником и уведомить его о визите. Павел Петрович специально справлялся по МИДовским каналам и узнал, что по новым правилам такое гостеприимство не возбраняется. Наоборот, добавит респектабельную черточку к дипломатическому облику Бориса.

Я была рада это слышать, поскольку, хотя не сомневалась в готовности мужа Ирочки меня принять, в глубине души знала, что особой радости ему не доставлю.

Надо знать Бориса. Он обожает Ирку и Славика, для них вывернется наизнанку, однако остальные члены ее семейства представляются Борьке неизбежным, но не самым желательным добавлением. Что касается нашего с Ирочкой фамильного сходства, то оно, скажем мягко, Бориса раздражает. Присутствует элемент неодобрения моего развода и свободного образа жизни, смущает наличие негативного примера для бесценной, но младшей Ирочки. Опять же вышеизложенными соображениями я с Павлом Петровичем делиться не стала, справедливо полагая, что его не интересуют скелеты в чужих семейных шкафах.

В перерыве между закусками и горячим Павел Петрович ознакомил меня со своими идеями по части будущего заокеанского вояжа. Выяснилось, что еще до объявления о дипломатическом родиче, у Криворучко была задумана и подготовлена схема моего размещения в окрестностях зарубежной столицы.

Когда наниматель снисходительно рекомендовал Валентину ночевать на скамейках у Белого дома, он располагал согласием своей американской коллеги принять меня, и лишь меня одну, в её собственном доме, в спальне для гостей.

Домовладелица оказалась старинной приятельницей Павла Петровича, принимала участие в работе конференции и высказала согласие опекать и развлекать девушку, рекомендованную ей другом Полем.

Еще одна гора свалилась с плеч, занятого Бориса не придется просить ни о чем, транспортную и развлекательную часть возьмет на себя Жанин — так сказал Криворучко П. П.

Включая звонки к Октавии, доставку к ней и, возможно, часть работы по убеждению неведомой клиентки. Жанин ко всему прочему оказалась доктором психологии. Как я поняла, Жанин была на многое способна для «друга Поля» (что-то подобное мелькнуло франкофонно в мемуарных речах).