Гобелен с пастушкой Катей

Я пошла на кухню и долго возилась там, находясь под магическим обаянием Валькиной шутовской речи. На сей раз Отче превзошел самого себя. Ему бы в парламент, зря он прозябает в сыскной конторе. Когда я вернулась с кофе, Валентин восседал на диване один. На столике перед ним стояла наполовину пустая фляжка. Валентин поболтал содержимым и произнес благодушно:

— Вот видишь, прелестное дитя, немножко красноречия и все устроилось, подружка почти цела и соискатель провалился. Я его пронял. Думается, что особенно его потрясли научные звания претендента Криворучки. А он у тебя, не в обиду будь сказано, был избалован, ничего и никого, кроме себя, знать не хотел. Тебя же, крошка, в упор не видел, считал, что все твое движимое и недвижимое принадлежит ему по какому-то праву. Желал деньги взять и спасибо не сказать. Задал мне два вопроса. За что тебе отвалили лаптоп, и за кого ты пойдешь замуж. Облек доверием, с почтением спросил, ему помстилось, что я его мастерски перехитрил. То ли сам комиссию за твою деятельность получил, то ли удачно тебя за комиссию Криворучке пристроил. Я ему ответил в рамках скрупулезной честности. Сказал, что лэптоп — это законные двадцать пять процентов премии, а остальные предложения ты тщательно рассматриваешь, поэтому особенно сердишься, когда он встревает со своими глупостями. Все, дитя, я устал от него до конца жизни. Давай пить коньяк, кофе, вместе, по отдельности — как пожелаешь.

Я долго приносила Валентину признательность и восхищение, он принимал выражения чувств благосклонно и отваживался питать робкую надежду, что более этого занудного типа ему не доведется увидеть нигде и никогда. К последнему пожеланию я охотно присоединялась. Бедный Сергей… Если забыть о его нездоровом интересе к чужим деньгам, то я могла бы пожалеть экс-друга Серёжу в очередной раз.

Хотя теперь позиция Регины представлялась более обоснованной. Раньше я не могла взять в толк, почему она относится к мужу с закоренелым снисходительным презрением, временами чудилось, что я понимаю Сергея лучше, чем она.

«Прости меня, подруга Регина, — мысленно обращалась я к ней. — «Тебе самой приходится устраивать сцены, подобные сегодняшней, за тебя не постарается самозванный опекун. Лишь дух и образ бабушки Регины Ромуальдовны с пистолетом в руке вдохновляет тебя…»

В целях поднятия настроения усталого Отче я не замедлила рассказать Регинину семейную сагу, особенно ярко расписала воинский подвиг ее бабули.

— Ну, тогда за внучку можно не волноваться, — согласился Валентин. — А то было ее жаль вчуже. Впрочем, чем он виноват, бедняга, Сережа, муженек ее, у него просто вкус плохой. Удивительно, у какого количества народа плохой вкус. Мне бы в кошмарном сне не приснилось за тобой приударить, не говоря о прочем. Хорошо, что сама не пытаешься, а то ведь ужас, что могло бы произойти…

Это Отче был уже пополам пьяный. О моей непривлекательности и своем хорошем вкусе он заводил речь в основном после хорошей дозы. Я ответила на нелестные речи с достоинством.

— Не бойся, Отче, дорогой друг, у меня вкус прекрасный, так что можешь быть за себя спокоен.

И стала провожать его домой к Марине. На прощанье Валентин признался:

— Не знаю, простишь ли ты меня, дитя, боюсь, что моя вина. Не иначе, как это я умника твоего бывшего на тебя напустил. Я его сегодня поймал, поспрашивал. Мне померещилось, как бы он самолично в розыски сокровищ не ударился, с летальными для всех результатами. Выяснить-то выяснил, что все его идеи на нашем присвоении замыкаются, но, видимо, разбередил ему свежую душевную рану, вот его нелегкая и принесла к тебе на ночь глядя. Я почему в гости и попросился, грех свой знаю, довелось искупить пламенной речью. Очень собой горжусь — хорошо выступил. С душой. Пока, дитятко, не скучай без нас с Сережей.

Очень гордый собою, Отче стал спускаться по лестнице. А ко мне больше, Бог избавил, никто в гости не приходил до самого возвращения Гарика в воскресенье.

В субботу я побывала у Верочки, мы погуляли, обсудили свежие новости из моей личной жизни и ее более трудной семейной. Верочкин сынуля Саша порадовал своим видом и успехами в школе. Можно было надеяться, что он скорее пошел в маму, а не в папу. После запланированного отдохновения душой у чужого семейного очага, я направилась к своему наследственному.

Двинулась днем на дачный участок помочь родителям в садово-огородных трудах, где вкушала семейные и сельские наслаждения до воскресного обеда. Родителям я детально поведала о возможной командировке в Штаты на ученую конференцию с заездом к Борису. Не сочла лишним упомянуть о достойном деятеле цветущих лет, принимающем участие в моем профессиональном и, может быть, личном будущем. Туманные намеки на друга Поля Криворучко предназначались для врачевания маминых душевных ран.

Папа и мама были счастливы узнать, что мой внебрачный эпизод с Сергеем наконец исчерпал себя, и дочка твердою ногой встала на тропу дальнейших исканий, пускай без четких намерений. Мама опять слегка прослезилась над морковной грядкой, проговорила трогательно: