Гобелен с пастушкой Катей

— Не то слово, — последовал честный ответ. — Ничего кроме «мон дье!» и «авек плезир». Однако кроме прискорбного невежества по части francais не имею привычки читать письма адресованные не мне. Насколько я помню правила приличия, письма даются открытыми в знак доверия.

— Ты права абсолютно, — подтвердил мою компетентность друг Поль. — Но правила не предполагают языка, чуждого для лица, облеченного доверием. Этикет страшная вещь, Катрин, я переведу.

— Ради Бога, не надо! Лучше объясни насчёт бумаг и денег, предполагается финансовый отчёт?

— Отнюдь, это не командировочные, а кормовые. Так что располагай свободно. Кстати, участие в конференции чисто номинальное, но если захочешь — будет занятно. Делать ничего не надо, тебя просто повключают в разные группы для спонтанного разговора. Жанин объяснит и поопекает, она каждый год участвует в организации. Познакомишься с кучей самого разного народа…

Светский разговор о зарубежной командировке длился, друг Поль приступил к описанию окрестностей дома Жанин и близлежащих культурных центров; время стало подходить к семи часам, но об основном деле не было сказано ни слова.

«Может быть, он передумал», — размышляла я, внимая обильным речам нанимателя. — «Или необходимость отпала, а поездка оформлена, бывает и так, не переигрывать же обратно».

Очень квалифицированно говорил друг Поль Петрович про университетскую жизнь в Америке, но что мне делать с Октавией Грэм, разъяснить отнюдь не торопился, к моему смущению.

Чуть позже, чем следовало, я набралась смелости, дождалась конца одного из безразмерных периодов и напомнила:

— Извини, дорогой Поль, я тебя перебью, но мне казалось, что непосредственная цель моего визита…

— Смотря, что ты имеешь в виду, прелестная Катрин-Эмма, — академически начал друг Поль, но выражение его лица явно готовило вовсе не академическое продолжение. — Если известную нам Октавию, то всё на твое усмотрение, ты компетентна. Но если ты полагаешь целью своего визита более интимное знакомство, то я готов. Можем остаться здесь, можем перейти в спальню — тоже на твое усмотрение.

Стервец Поль ко всему прочему тонко намекнул, что именно я добиваюсь его благосклонности, а он снисходительно соглашается. Когда я кончила смеяться (друг Поль вежливо разделил веселье), то признала, что предложение было сделано с блеском, но я не считаю возможным злоупотреблять его гостеприимством. Павел Петрович меня легко извинил, далее в знак забвения недоразумений предложил выпить чаю и насладиться обществом друг дружки в строго платонических рамках.

За чаем мы предались воспоминаниям о нашей веселой первой встрече под сенью Валькиного «Аргуса». Павел Петрович сознался, что с трудом уверовал в наши столь же невинные отношения с Валентином, ему долго казалось, что нас связывают иные узы и что Отче специально рекомендовал меня в каких-то темных целях. Однако при более подробном знакомстве опасения полностью рассеялись, он принял во внимание уникальность моей личности и готов следовать по стезе платонической дружбы, пока я не пожелаю иных форм.

Что и говорить, меня данный вариант тоже устраивал, было бы утомительно отклонять предложения друга Поля при каждой встрече и облекать отказы в изящные упаковки.

Часов в восемь пополудни я собрала бумаги в исходный желтый конверт, поблагодарила друга Поля за изысканное гостеприимство и в его сопровождении отправилась обратно к воротам парка, где стояла «Волга» с Антоном.

На прощание Павел Петрович высказал желание увидеть меня через неделю, непосредственно перед отлетом и обещал уведомить о времени и месте встречи. Специально он оговорил, что не возражает против доступа любой информации к Валентину, разве что попросил воздержаться от пересказа воспоминаний о его юности, если мне будет не очень сложно хранить их при себе.

На обратном пути Антон предусмотрительно не завязывал беседы и со всей быстротой доставил к подъезду. Около дома я осмотрелась и не увидела мебельного фургона, вследствие чего преисполнилась слабой надежды, что Сурен или еще не приехал, или вообще передумал. Но, увы…

Он пришел сразу после меня ровно к девяти. С собой принес огромный торт и бутылку чего-то очень крепкого, но роль щедрого восточного гостя у него получилась плохо, и чем далее, тем неудачнее. Атмосфера создалась натянуто-дружелюбная, источником напряжения являлся Гарик.

Бедняга сознавал свою вину, как оказалось, несколько преувеличивал ее размеры. О моей командировке в Штаты Сурен узнал от мамы Елены Степановны, она не догадалась, что Сурен последний из родных и знакомых, кому надлежит владеть такого рода информацией. Маме Гарик похвастался во время парадного обеда, чтобы поднять мои акции в ее глазах. И расплата пришла с неожиданной стороны.

Ужин с Суреном, как я и думала, прошел с переменным успехом, все без исключения были друг другом недовольны, но я боюсь, что Отче Валентин просто пришел бы в ярость, доведись ему узнать, что происходило в моей квартире в тот вечер.