Гобелен с пастушкой Катей

Если Валентин сочтет нужным, добавила Вика, она откроет тайну личности доктора, может быть, попросит Валентина уведомить Михаила Матвеевича, что произошло с пациентом. Ей самой не хотелось вновь окунаться в прошедший ужас, её единственное желание — простить и как можно скорее забыть. Если бы Валентин нашел возможным исполнить ее просьбу, Вика была бы признательна. Разумеется, Валька, высунув язык, помчался исполнять поручение. В конце туннеля светила запланированная встреча с Викой. (Это мое мнение, и лексика тоже моя. Е.М.)

На данном моменте повествование прервалось, потому что конторская «Волга» привезла нас в знакомый погребок, мы приступили к обеду и переключили внимание с очаровательной Вики на многомудрого Павла Петровича Криворучко. Я рассказала Отче с подробностями, что выявилось у Октавии, не только информация, но и вещественные доказательства. Далее спросила совета, будет ли этичным с моей стороны признания Октавии отдать нанимателю, а материальные улики (Олесину сумку) задержать у себя, с тем, чтобы обдумать пути их наилучшего применения.

— Ты, дитя, неисправимая интриганка, — пожурил Отче. — Ну ладно, у старого дружка дело из зубов вынула, я к тебе привык и простил. Но теперь ты ученого друга Пашу тонко планируешь оставить с носом, в каких целях, я просто не догадываюсь. И загляни в свою совесть — меня, обиженного тобою, обратно к делу влечешь! Мною оно завершено, другом Пашей щедро оплачено, а ты суешься, норовишь перебежать ему дорогу. Отдай себе отчет, зачем? Ставлю полученный гонорарий против инфляционного рубля, сиречь копейки, что и не брезжится, чего тебе лично желается. Извини, тут я тебе не слуга. Ни прошлых, ни настоящих клиентов продавать не приучен (тем более задаром). Однажды ты меня ввела в грех (с Вериным Витюшей), но теперь я до ушей пропитался этикой — на одно дело с двух сторон не работаю. Кто платит, тот и музыку заказывает. Мое последнее слово будет таково: иди к Паше, советуйся и дискутируй с ним. Если выпустит на оперативный простор — мои первоклассные мозги в твоем распоряжении с небольшой скидкой. Кто и каким способом станет расплачиваться, мы выясним потом. Паша, кстати, обозначил серьезное намерение увидеть тебя завтра на своей кладбищенской территории, под сенью наследственных гробов. Антон тебя к нему в четвертом часу пополудни переправит от твоего нынешнего, а не вечного жилища. Так что мозгуйте, обсуждайте, и все такое прочее. Даст Паша благоприятную санкцию — мы с тобой, коварное дитя, покумекаем, мне самому забавно. Но не раньше санкции с визой.

А вот утаивать и самой замышлять не советую, попадешь пальчиком в небо, будешь локотки кусать, ан поздно. Оно может выйти обжигательно.

Гнусный бывший компаньон запугал меня по всем правилам, указал на намечающееся коварство, пришлось с ним нехотя согласиться. Для свободного плаванья в морях этики я еще не дозрела, потому что (убей меня Бог!) не представляла, что именно самозванка, подобная мне, может предъявить Прозуменщикову и по какому праву.

Дело изначально не мое, и вещать «мне отмщенье и аз воздам» было бы с моей стороны некоторым превышением полномочий.

Посему я утерлась ресторанной салфеткой, рассказала Отче, как мы с доктором Жанин удирали от полиции и как она благородно смирилась с фактом, что я займу ее место в сердце и жизни друга Поля. Даже преподнесла мне венчальный наряд, чтобы Поль, стоя со мной рука об руку у алтаря (какого, не важно), не мог не вспомнить ее.

Я ожидала от Отче взрыва смеха либо неприличных острот, но он поперхнулся пивом и долго кашлял. Пожалуй, что преданность экс-нанимателю заходит у Валентина чересчур далеко, подумалось мне, нечто фатальное случилось с моим старым другом, боюсь, его позвали трубные звуки добродетели. Было бы ужасно. Валентин — суровый трезвенник, лояльный бизнесмен и преданный рыцарь дамы Виктории. Так я ему и выдала:

— Отче, стареешь, тебя между делом высокие и чистые чувства обуревают, мне просто боязно. Скоро в евангелисты запишешься и начнешь с амвона вещать добродетель. Неужели я тому причиной? Никогда себе не прощу, если невольно толкнула тебя на пагубный путь!

— Нам с тобой, крошка, до добродетели — как до звезды небесной, не обольщайся, — таинственно обронил Валентин.

И тотчас заговорил о другом. Опять о Вике, не захочешь, а ревновать начнешь.

Оказывается, что согласно пожеланию повелительной вдовы, Валентин наведался к доктору Михаилу Матвеевичу и просветил того, каким непредвиденным результатом завершилось врачевание Муратова. Безумец или нет, но в гроб он был уложен чистенько, парой-тройкой дополнительных таблеток. Без искусной профессиональной помощи глядишь, протянул бы Муратов десяток-другой годиков, угрюмо недовольный собой и жизнью. И прекрасной жене бы своей существование поотравлял.