Год, какого еще не бывало

        — Гарри, — наконец произнес Снейп и чуть наклонил голову, разглядывая его. — Озарение Дадли, хотя и ценное само по себе, привело к... некоторому недоразумению. Суть в том, что я обдумывал нечто в таком роде задолго до того, как оказалось, что охранные чары отказываются работать.

        Гарри скривил губу и протянул:

        — Угу. Вы давно собирались меня усыновить. Да, конечно.

        — Признаюсь, так далеко в своих размышлениях я не зашел. — Снейп улыбнулся, коротко и натянуто. Темные глаза его были серьезны. — Задолго до Самайна я осознал, что мы на удивление хорошо понимаем друг друга. После гибели твоего дяди мне пришло в голову, что ты остался без опекуна... И, более того, что ни один взрослый человек не ставил твои интересы выше прочих. Помимо Джеймса и Лили, конечно.

        — Профессор... — Гарри сглотнул, сообразив, что Снейп в самом деле нервничает: такие сбивчивые речи были ему совсем не свойственны. — Думаете, почему я никогда никому не рассказывал про чулан и все прочее? Даже Рону с Гермионой и то далеко не все говорил. Вы столько лет на уроках повторяли, какой я избалованный, и я не возражал. Как думаете, почему?

        — Это тема для другого разговора...

        — Нет, для этого, — уперся Гарри. — Ну подумайте. Почему я никому не говорил, что со мной дурно обращались и не любили почти всю жизнь?

        Снейп скривился.

        — Полагаю, тебе было неловко. И, возможно, даже стыдно.

        — Возможно, — согласился Гарри, вспоминая себя в одиннадцать лет. Теперь уже трудно было представить, как он себя чувствовал тогда, потому что все заслоняли нынешние чувства. — Но самое главное, куда важнее всего остального: я не хотел, чтобы люди меня жалели. Понимаете?

        Снейп ненадолго задумался.

        — То есть ты считаешь, что я тебя жалею.

        — Ну, вы же сказали, что ни один человек, ни один взрослый то есть, не заботился обо мне по-настоящему. Обо мне, а не мальчике из пророчества или там будущем воине. Сириус мог бы, наверное... но после Азкабана... не знаю. Он меня любил, но был... не в себе. Как будто судьба специально лишала меня всех, кто был близок, так или иначе... Я знаю, как жалко это звучит.

        — Да, то, что люди видят в тебе не тебя самого, а нечто иное, весьма прискорбно, — согласился Снейп, не отводя взгляда. — И я сам, как ты прекрасно знаешь, совершил ту же ошибку. Теперь я вижу тебя, Гарри, — по крайней мере настолько, насколько ты сам позволяешь. Однако мысль о том, каким бесплодным оказалось твое детство, вызывает у меня отнюдь не жалость.

        Гарри не мог вынести его угрюмого взгляда и отвернулся. Не хочу знать, подумал он. Не хочу. И спрашивать не буду. Но все равно спросил.

        — Что тогда? — сорвался шепот с его губ.

        Снейп долго медлил с ответом.

        — Восхищение, — наконец сказал он. — Потому что я знаю, что такое страдание, Гарри. Знаю, как легко озлобиться... но ты не поддался искушению. Простить этого твоего кузена... — его передернуло.

        — Ну, Дадли не так уж плох.

        — Теперь — возможно, — признал Снейп. — Но я знал тебя до того, как ты научился окклюменции. И тебе не удастся меня убедить, что расти вместе с ним было легко.

        Да, подумал Гарри, это еще один момент, который стоит принимать в расчет. Снейп знал о нем очень личные вещи. Воспоминания и шрамы, сокрытые практически ото всех. Кроме Снейпа. Больше того, зельевар знал и никогда не использовал это знание, чтобы мучить его, даже когда они были врагами. Даже когда Гарри заглянул в думосброс и Снейп жаждал с ним рассчитаться.

        Нарочно уронить образец готового зелья, вдруг сообразил Гарри, — это, конечно, мстительная гадость, но уж точно не самое худшее, что Снейп мог сделать. Далеко не самое худшее.

        Он пожал плечами.

        — Нечем тут особенно восхищаться. Если б вы знали, сколько раз я желал Дурслям смерти, всем троим, даже Дадли... — он осекся, потому что уголки губ Снейпа дрогнули, несмотря на серьезность беседы. — Ой. Ну да, конечно, вы знаете.

        Потому что и это в его воспоминаниях тоже было.

        — Ты совершенно нормален, — сообщил Снейп. — И это, возможно, и есть суть дела с моей точки зрения. С тобой никогда не обращались нормально. Десять лет лишений и пренебрежения, а затем — слава и честь, ради которых ты сам ничего не совершил. Ты только что сказал, что выжил, погубив своих родителей. Но ни то ни другое не твоих рук дело, Гарри. Твоя мать спасла тебя своей любовью. Это она сохранила тебе жизнь, взамен отдав свою. А в результате никто не обращается с тобой, как с нормальным ребенком.

        — А то я не знаю, — пробурчал Гарри.

        — Никто, кроме меня, — добавил Снейп.

        Гарри вытаращил глаза.

        — Да вы что, шутите, что ли? Вы не обижайтесь, но это просто чушь! Теперь, конечно, все иначе, но вы пять лет обращались со мной просто кошмарно!

        — Я хотел расквитаться с Джеймсом, — признал Снейп. — Это иррациональная и неприемлемая реакция...

        — Это детсадовская и скотская реакция, — не удержался Гарри.