Годы странствий Васильева Анатолия

Миры эти легко проницаемы друг для друга: даже в шершавых, неровных досках планшета, отделяющего мир рассказанных историй от нижнего мира неосознанных страхов и увлечений, полно проемов — этот планшет дан нам в ползущих трещинах, дырявым, с нижнего яруса сквозь них пробиваются полоски яркого света. В дальних углах сцены громоздится мебель: это и вечно всплывающий здесь сюжет разговоров («Так что мы будем делать с этой мебелью?», «Возьмите все, мне не надо!», «А все-таки жаль немного»), и, разумеется, знак прошлой жизни — немного потертой, домашней, чуть поломанной, но еще годящейся на потом… В Сарселе (Sarcelles), где хранятся мебельные запасы «Комеди Франсез», Васильев сразу выбрал мебель хрупкую, ориентальную: лакированные бамбуковые кресла, инкрустированные столики на резных ножках, колониальные буфетики вперемешку с барными табуретами и парусиновыми складными стульями летнего кинотеатра… Этот беспорядочный и чýдный хлам, который по ходу дела будет снова и снова перестраиваться в композиции в стиле поп-арт: сами же действующие лица начнут передвигать эти элементы «лего», пробуя на ощупь возможные вариации собственной жизни. Две светлые деревянные лестницы, последовательно уводящие взгляд под колосники, клетка, поднятая высоко и полная голубей, из которой на спектакле изредка падают перышки, словно там сгрудились вместе больные ангелы… Сбоку — огромная стеклянная дверь, выдвинутая в зал, — она точно повторяет очертаниями высокое арочное окно в гостиной «Черных камней» («Les Roches Noires») в Трувиле, куда Дюрас в течение тридцати лет регулярно наезжала в летние месяцы — вначале одна, потом со своим молодым любовником и секретарем Янном Андреа (Yann Andrea).

Васильев рассказывал, что первую клетку с голубями устроил во дворе бакинской «кубинки» в спектакле «Женщина за зеленой дверью» сценариста Рустама Ибрагимбекова, это был 73‐й год, дипломный спектакль в «Молодежном театре» города Уфы. В другой раз голуби в клетке объявились уже в Москве на сцене Театра Станиславского в «Первом варианте „Вассы Железновой“. В третий раз стая голубей взлетела вверх на Поварской в „Плаче Иеремии“. В Париже — это четвертое и прощальное явление голубей в „Старой голубятне“. Сорок лет и три года…»

Анатолий Васильев сочинял сценографию и свет вместе с техническим директором «Vieux-Colombier», также своим давним помощником по прежним спектаклям «Комеди Франсез» Филиппом Лягрю (Philippe Lagrue). Перемены света резки и неожиданны: от темного полусумрака, в котором мерцает изнутри лакированный бамбук, отвернутый от зрителей экран включенного телевизора, да где-то там, наверху, грубо сколоченная домиком голубиная клетка — до ослепительного блеска прожекторов, бьющих прямо по авансцене. Филиппу хотелось больше нюансов — Васильев стоял за крайнюю простоту. Притча так притча, прописи любви, черновики на барных листах…

Под стать пространственной развертке и текстовая композиция. Три акта спектакля — это соединение первой «Музыки» 65‐го года, еще вполне психологичной по структуре, с двухчастной «Второй музыкой» 85-го, решающей совсем другие задачи. При этом текстуальные различия между первым и вторым актами минимальны: актеры, по существу, повторяют почти тот же словесный материал (хотя, я уверена, зрители замечают это лишь в конце). Правка, которую вносила сама Дюрас, касалась сжатия действия — чтобы потом его можно было раскачать и сдвинуть во втором акте «Второй музыки» в совершенно иную сторону. Третий акт спектакля стоит особняком, но он был бы попросту невозможен без трамплина первых двух.