《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Иоанн не отгонял от себя ни одной думы, которые копились и множились, сбиваясь друг о друга. Спозаранку, покуда солнце ещё не восстало на небосводе, разум владыки был открыт к измышлениям разного толку, и притом, взор его был очарован лишь одним образом, какой хоть сколько-нибудь мог занимать, тревожить, манить, терзать, мучать, приласкать, разгневать и вновь приманить. Тот образ вскоре заглушил всякий рой мыслей, и образом этим был Фёдор Басманов, предстающий пред ним в безропотно откровенной близости.

Фёдор же всматривался в лицо владыки, выискивал в его взгляде те ответы, на которые владыка никогда не пойдёт. Во мраке царских очей теплилось, трепетало безмолвное пламя, которое давно пожирало их обоих. Юноша ничуть не боялся узреть это пламя, коснуться его, дать ему новой пищи, отдаться ему полностью, дать завладеть собой. Фёдор желал, до преступного страстно желал, чтобы сей взгляд - глубинный, исполненный страждущей алчной страсти, касался лишь его, и его одного во всём белом свете.

Мысли владыки притихли. Всё заняла ясная лазурь едва раскосых глаз, очерченных густыми смольными ресницами. Иоанн чувствовал то многое, что таилось в этом пылком и чувственном взгляде, и ведал, как оно обратится в труху, ежели кто из них дернётся обратить то в слова. Оттого с царских уст сошёл лишь вздох, а после того затеплилась улыбка.

- От же бремя моё… - протянул Иоанн.

Тот тихий шёпот, коим преисполнились слова царя, не позволил утратиться ни глубине, ни звучности низкого голоса владыки. Фёдор едва заметно наклонился голову вбок, как делал всяко, ежели что его занимало.

- И с ложе не поднялся, а уж всё в заботах да трудах… - тихо сокрушался Иоанн, мотнув головою.

- Повелите нынче никого не принимать? – спросил Басманов полушёпотом.

Очи юноши озарились искрами лукавства, когда он подался ко владыке. Иоанн с улыбкой касался волос юноши, мягких, как заморский чудный шёлк, вороных, как безлунная ночь. Басманов поддался вперёд, отдаваясь трепетным прикосновениям, которые довольно скоро переменились крепкой хваткой.

Фёдор прикусил губы и резко вдохнул, затаив дыхание, покуда владыка оттянул его за затылок, поднимая белое лицо опричника вверх, ко свету. Иоанн припал к алым устам юноши, затем оставил поцелуй на щеке, на шее. Затем же владыка приблизился к самому уху Фёдора, чувствуя, сколь пылко нынче бьётся сердце молодого опричника.

- Была б на то моя воля… - прошептал Иоанн, оставляя поцелуй под ухом юноши.

…

День выдался хмурным. Небеса серо-пунцовыми тучами грозились разразиться проливным дождём. Но что с того службе?

Братия несла бремя своё, разъезжая по Москве. Одно дело – прийти во дворе, али тереме порядок навести, дурное дело нехитрое, иное же – нынче.

Столица заполнилась уличными бродягами. Забились они по проулкам да дворикам, едва заслышали клич опричников.

Вот уж, взаправду пришлось выметать сор со всей Москвы – попрошайки, увечьями своими клянчащие свою жалкую краюху хлеба, сильно гневали государя. Пущай, ранее владыка мог и позабавиться с их причуд, но нынче каким-то бесовским проклятием столица красная обратилась скопищем богомерзкого отродья.

Многие средь бродяг ранее служили при боярах, коие сыскали опалу, при торговцах, чей товар сграбили али попросту скинули в реку али пожгли.

Спасаясь от опричников, не было иного пути, как по улицам ходить да побираться. Кто мог – пошёл счастия искать в других городах, да мало вестей от сих было.

Словом, дел было и впрямь невпроворот. С утра до самого вечера братия расправлялась с бродягами. Кого резали, кого вздёргивали, на некоторых улицах спускали зверей – двух молодых медведей да с дюжину псов гончих, а кого плетьми гнали прочь из города.

Ежели кто и вступался за убогих, так непременно сыскивал расправу и на себя, да право, мало уж было таких сумасбродов. Всякий, кому было что терять сидел тише воды ниже травы, затаился, заставивши ворота на засовы.

Опустился тёмный вечер. Небо было беззвёздным, безлунным – всё сплошной мрак. Генрих простился с братией, ибо нынче не собирался воротиться в кремль – надобно ехать в кабак его, сверять, как всё устроено. Фёдор решил поехать с немцем.

…

Нависавшие над Москвою тучи не были голословны, и ближе к полуночи хлынул крупный дождь. Беспощадно барабаня по закрытым ставням, он, словно в гневе, вновь и вновь стучался в кабак.

Очередной порыв ливня заставил Фёдора на мгновение остановить свою игру, поведя головой к окну, да всяко, вскоре юноша продолжил бренчать на лютне, свезённой с самого ещё Новгороду Великого. Музыка перебивала дождь, и Басманов в такт покачивал ногою, ибо сам лежал на столе, глядя в мрачный потолок кабака.

Басманов было засобирался в путь-дорогу, да ливень, от же лично назло ему супротив всяких замыслов и грянул, да грянул знатный. Решил Фёдор переждать, покуда хоть малость распогодится.

Отчего-то, стихия уж и впрямь воспротивилась-разыгралась, и сходиться никак не желала. От и лежал Фёдор бездельником, бренча складные куплеты.