Фёдор подошёл к Варваре, глядя на её живот. Очи Басманские затеплились нежной радостью. Юноша глубоко вздохнул, точно лишь сейчас заверившись, что всё это взаправду.
- Не ждала так скоро. – молвила Варвара, коротко кивая головой.
Фёдор развёл руками.
- Со славным добром прибыл, - молвил Басманов. – Привёз и жемчуга, и сребро, и злато, но всяко, голубушка, ты меня много больше одарила.
Варвара улыбнулась, неволею опустив руки на чрево. Уста Басманова исполнились доброй улыбкой.
- И за какие же грехи Бог наградил нас? – произнёс Фёдор с глубоким вздохом, да смутив этим кощунством свою супругу младую.
Варвара отвела взор, да сглотнула, не ведая, что и молвить в ответ.
- Али чего нужно – проси. – наставил Фёдор, видя смущение на лице девушки.
Варвара согласно кивнула.
…
Мягкий вечер опустился на поместье. Мелкий дождь постукивал по кровлям, в открытые окна пробирался свежий воздух.
Фёдор велел подать лучший мёд. До глубокого вечера они сидели со Штаденом, испивая сладостных напитков из барских погребов.
Сгустился полумрак. Фёдор полулежал на скамье, и перебирал струны поющих гусель. Штаден сидел за столом, положившись едва ль не грудью, да подпирая голову рукой.
Друзья напару тянули песнь на нерусском наречьи. Фёдор снимал звучанье слов, и временами угадывал их смысл, но сложить едино не мог, да и в том нужды никакой не было. Басманов пел чисто да звонко, и отрадно было немцу хоть изредка распевать свои песни, сложенные в далёкой родине.
Фёдор играл одну и ту же мелодию, порой малость меняя мотив. Куплеты тихо лились в ночной тишине до ранней утренней звезды.
Покуда же мужчины пили да играли, женщины собрались своим кругом. Сегодня они были безмолвны – точно бы сама ночь воспрещала им возносить свои сердобольные, али супротив – разудалые песнопения.
Среди привычного круга сидела и Алёна, да помогала с пряжей. Мерное поскрипывание колеса заполняло унылое молчание. С уст хозяйки дома сорвался тяжёлый вздох. Плечи Светланы опустились, и руки замерли, повременив с шитьём.
Варя подняла очи на свекровь. Светлана, заметив смущение невестки, лишь отмахнулась, да воротилась к своему рукоделию.
- Не бери в голову, родная, - молвила свекровь. – Неча тебе по всякому тревожиться.
…
Мало-помалу, а природа и впрямь оживала. Благоуханная весна раскрывалась своею волей, безмерно широкой, тёплой и светлой, питая чёрную землю и будто бы сам воздух.
Мелкая зелёная дымка полнилась в лесах да рощах. Веточки одна за другой полнились нежными почкам. Поля, открытые тёплым лучам весеннего солнца, первые скидывали тяжёлые одеяла уже грязного снега.
Разнобойная поросль так и норовила пораньше явить себя белу свету, и жадно тянулась к весеннему солнцу.
Стадо барских овец вышло к реке – нынче вода вышла из берегов, подтапливая корни близрастущих грустных ив. Скотина паслась, щипля сочную младую траву.
Алёна с Дуней сидели поодаль, разведя небольшой костёр, поставив прямо в огонь жестяной котелок. В нём малость побулькивала вода из реки. Алёна скручивала голыми руками молодую поросль крапивы, воротя стебли жгутом. Вместе с тем на её переднике покоились травы. Среди них были и только-только сорванные побеги, так и сухие пучки, приготовленные спозаранку.
Дуня тяжело дышала от жгучей боли, а глаза её полнились горячими слезами, но всяко девушка не отводила своего лица, давая Алёне заняться её шрамами.
- Всё, всё, не горюй ты ж так! – приговаривала Алёна. – До свадьбы доживёт!
Дуня шмыгнула носом и усмехнулась сквозь слёзы. Алёна меж тем протёрла самый глубокий шрам, прямо поперёк белого личика, полотенцем, смоченным тёплой водой.
- Добрая душа твоя. – молвила белокурая Дуня.
Раны жгло, но знала девица – то пойдёт к исцелению.
- Да я-то что, - пожала плечами Алёна, глядя на тяжёлую воду реки.
Девушки молча наблюдали за стадом.
…
Мария замерла, щурясь в едва ль не кромешной тьме. Тяжёлое дыхание супруга донеслось до слуха прежде, чем женщина увидела его фигуру, сутуло сидящую на краю кровати.
Царица не ведала, куда податься. Она слышала закипающее безумие в каждом хриплом дыхании мужа. Прошлой нощью, когда Мария вознамерилась покинуть Иоанна, он сцепился в горло мёртвой хваткой и едва ли не придушил её.
Царица не могла сомкнуть глаз подле своего супруга. Иной раз царь вёл беседу с незримыми ночными гостями, и иной раз Мария ужасалась, будто бы слышала ответ из тьмы.
Верно, кромешные черти много терзали царя, не отступали от него, даже когда Иоанн отдавался коротким мгновениям покоя. Мария никогда не знала, дремлет ли владыка, ибо зачастую дремал супруг с открытыми глазами. Этот опустевший стеклянный взор пробивал до леденящих душу мурашек.
Сей нощию видения не давали царю никакого покоя. Иоанн провёл рукой по лицу, и его дыхание прервала дрожь.
Мария сглотнула, подалась вперёд и решилась положить руку на плечо супруга. Царь резко отстранился, схватил жену за руку и грубо отшвырнул прочь. Его глаза горели чёрным пламенем дикой ярости.
Мария прижала руку к сердцу, потирая запястие. Взор её был столь же лют, столь же злобен.