《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Алексей улыбнулся и взглядом окинул кушанья на блюдах. После вчерашних гуляний яства лежали надкусанными ломтями на подносах из серебра и жести. Басманов-отец опустился на стул подле своего сына, не глядя хватая какой-то кусок мяса. На вкус он показался слишком солёный, аж жгло иссушенные губы.

Алексей вытер рот рукою и широко зевнул, потирая глаз.

– И, батюшка, - ехидно добавил Фёдор, - в покоях ваших прибирается сейчас Глашка. Я велел ей дождаться прихода вашего, прежде чем покинуть покои ваши. Баба-то смышлёная, по глазам видно, что поняла, с чем велено ей остаться.

- Глашка? – переспросил Алексей, потерев лицо своею тяжёлой грубой рукой.

Мысли клубились в голове, точно пар над котлом. Среди путаницы образов, припомнил он крестьянку, того гляди, и в самом деле Глашкой звать. Лицо её, круглое, с румянцем на щеках, весною да летом веснушками покрывалось. Делалась точно юною прелестницей, да при её годах.

Один образ фигуры округлой её заставила воеводу окончательно пробудиться.

- Кухарка-то? – с улыбкой спросил Алексей.

- Она самая. – кивнул Фёдор. – Велено выезжать нам лишь опосля часу, времени предостаточно.

Отец довольно усмехнулся, хлопнув сына по плечу. Встряхнув головою, Басман точно сбивал с себя остатки хмельной пелены, что мутнила разум его. Взбодрившись, он встал из-за стола и тяжёлым шагом направился в свои покои.

Проходя по коридору, перебирал он образы вчерашнего застолья, стараясь упомнить что важное. Он помнил смех государев. Звучал он легко, раскатисто. Пел государь, что было добрым знаком для всех, кто при дворе служил.

Остальной шум, музыка, танцы, стальной звон тяжёлых бокалов слились в единый поток. Хоть слабость и ломила ещё не пробудившиеся окончательно тело воеводы, на его губах горела довольная улыбка.

Поднявшись по лестнице во свою опочивальню, он тихо присвистнул, видя, что дверь уже приотворена. Алексей взялся за кованую ручку и осторожно потянул её от себя. Тяжёлые петли лишь тихо проскрипели, не делая много шума.

Воевода заглянул в свою опочивальню. Глаша соскребала воск с подоконника. Стояла она ко входу спиной, отчего не видела вошедшего. Алексей боле приоткрыл дверь, и старые петли дали о себе знать.

Женщина тотчас же обернулась на барина и коротко поклонилась, глядя в пол.

- Алексей Данилыч, я… - лишь и пролепетала Глаша, как Басманов грубо ухватил её за руку и потянул за собою к кровати.

На лбу у женщины выступила испарина от работы, которой она придавалась минутой ранее. Алексей крепко держал её руку за запястье. Пальцы её, равно как и ладони, раскраснелись от холодной воды и долгого труда.

Алексей тотчас припал губами к её белой шее, отводя тугую тёмно-русую косу. Он ощутил запах её тела – то было тело зрелой женщины, которая уже не цвела весенним цветком, но была сочна, как налившийся плод. Мужчина завалил её на постель, задирая неровный подол её платья.

Глаша не смела противиться, а лишь напротив, отвечала на грубость ласкою, на коию была способна. Она не отталкивала его, не пыталась отбиться, а даже отвечала устами на поцелуи Басманова.

Алексей любил не саму её, но быть в тёплых объятьях этой женщины, чувствовать её пылкость, касаться жаркого тела, пробираясь под юбки. Она дозволяла себя касаться, точно у неё был выбор.

Басманов обладал ей, отдавшись страсти. Крестьянка же, зажмурившись, отвела голову к стене. Оттого открылась белая шея её, к которой вновь и вновь припадал губами Алексей.

В тяжёлым, хриплым выдохом, Басманов выпустил её из своих объятий. Глаша тотчас же опустила подол платья, жадно глотая воздух. Алексей рухнул на кровать, закатив глаза. Могучая грудь его заметно вздымалась.

Глаша села на кровати и принялась дрожащими руками своими заплетать косу, что растрепалась. Мельком оглядывалась она на Басманова, ожидая приказа.

- Хорошая ты баба… - протянул Алексей, привставая на локтях.

Крестьянка обернулась вполоборота и коротко кивнула.

- Желаете чего, Алексей Данилыч? – спросила она, сглотнув и поправляя волосы на голове.

- Да нет, Глашенька. – довольно вздохнул Басманов. – И про ублюдков твоих, молокососов, помню. Не тронет их никто.

Крестьянка тотчас же взяла руку Алексея и припала к пальцам дрожащими губами.

- Нет у них опоры иной, нет у них защиты, токма ваша благодетель, барин! – точно взмолилась она.

- Да полно, полно тебе! – добродушно произнёс Басманов, однако руки не отнял.

Нравилась ему та мягкость, тот трепет, с которыми крестьянка сжимала руку, как тёплые губы её вновь и вновь целовали его.

- Да полно, в самом деле… - вздохнул Алексей. – Ныне от, я в опричнину учреждён. А значит, что сам Земский суд не указ мне. Надо мною лишь государь, да сам Господь-Бог. Ну, полно, полно!

Не было на то охоты большой, но долг звал, и Басманов поднялся с мягкой кровати и велел Глаше помочь ему одеться.

...

Небо заволокли тучи молочного цвета. Когда Алексей вышел на каменную лестницу, припорошённую снегом, в воздухе кружились мелкие хлопья снега. Морозный воздух щипал нос.