《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

- Видно, - всё говорил отец, - знаешь ты толк в службе, да едва ли не боле моего. Али так – горд я, аки превосходит меня кровь и плоть моя.

Юноша поднял взгляд на отца и, верно, хотел было молвить слово, да не молвил, лишь отпил вновь из чаши, да поставил её на стол. Алексей умолк, давая время отроку своему дать ответ, который, казалось, вот-вот сорвётся с губ Фёдора. Не услышав ни слова от сына, Басман-отец глубоко вздохнул.

- Ты пылок и силён. В жилах твоих наша горячая кровь, Басманская. – молвил Алексей. – Отныне ты добился того, к чему иные не подступятся за всю жизнь свою. А оттого и наставляю – берегись, ибо полны сердца людей злобы. Поверь, самых презлейших собрал Иоанн подле себя, дабы родину нашу оберечь. И ныне каждый в своре завидеть в тебе врага может.

- Сами развлечь царя не могут, так ежели явился кто по сердцу государю, так ныне враг я? – с усмешкою спросил Фёдор.

- Всё строишь из себя скомороха пустоголового? – усмехнулся Алексей.

- Мне нравятся их наряды. – улыбнулся Фёдор, разглядывая перстни на своей руке.

Хоть Басман-отец уж прожил немало, и глаза его утомлённые ослабли с летами, да всё равно заприметил он особый ныне перстень на большом пальце своего сына. Палец охватывал массивный серебряный обод с крестом, да в центре красовался изумруд, обточенный квадратом со скошенными углами. На своём веку Алексей не раз видал тот перстень, да на кисти своего государя.

- Ну, придётся обождать. – Алексей встал, да похлопал по плечу сына своего. – Ныне уж облачайся в чёрную мантию свою, да по коням. А уж опосля на пиру сам себе наряд изберёшь.

Фёдор кивнул, да отвёл взгляд от украшений своих. Поднявшись на ноги, юноша с отцом последовал в оружейную палату.

…

В зале едва хватало света, который поднимался от свечей, что стояли на каменном полу. Их лоснящийся воск таял и сползал крупными каплями на пол, и тотчас же замирал, вновь вбирая свой светло-молочный цвет.

Свечи стояли вдоль каменных расписных стен. Свет едва попадал на нижние узоры – растения, птиц и зверей, а своды тонули во мраке. По стенам проскальзывали тени, дрожа и исчезая тотчас же.

Изредка вырывался тихий, приглушённый смех, да ощущались их прикосновения к одежде, полам одеяния, к голове да к рукам, что пытались уловить незримых девиц во мраке.

Сердце билось от страха и тревожного волнения, наполняясь неясной дрожью. Своею кожей можно было ощутить шевеление воздуха, но стоило ухватиться невидимых созданий – они будто растворялись в воздухе, либо вновь прятались впотьмах, и покуда глаза закрыты плотной бархатной тканью, не дано познать истинный их облик.

Топот, лёгкий, едва слышный – точно чья-то лёгкая поступь коснулась каменного пола, да вновь отскочила, и всё следует за тобой, и всё рядом, но одновременно с тем неуловима, как незримый дух, как дым, как воздух.

В погоне за этими едва уловимы ветрами Иоанн метался, вновь и вновь улавливая лишь пустоту. То было всё тревожнее, ибо иной голос посмеивался, да столь близко, что Иоанна пробирала дрожь, ибо тотчас же проводил он рукою, и понимал, что он один.

Звуки и движение самого воздуха упрямо твердили – не оставляют его эти создания, подле него и рыщут играючи, то и дело подёргивая его иной раз за рукав али пояс.

Сердце Иоанна вдруг забилось, точно уж страшный рок подступил к самой душе его. Повинуясь этому порыву, коий овладел им, Иоанн резко обернулся, вслепую выставив руку вперёд.

И впервые натолкнулся он на чью-то тёплую руку. То прикосновение дало слабую надежду на покой, ибо отныне окружён он не призраками, но сущностями из плоти и крови. Хотел было Иоанн прихватить за плечо незримого, да промахнулся вслепую, да и коснулся много выше, нежели ожидал.

Рука царя ощутила под собою мягкие волосы, что были мягче дорогих шелков, что приносились в дар великому царю. На мгновение Иоанн усомнился в том, что он вовсе касается существа человеческого, и с мыслью этой тотчас же сорвал с лица своего бархат и бросил на пол.

Глаза, высвободившись из кромешного мрака, не были в силах уловить очертания, что утопали в потёмках залы. Едва Иоанн напряг взгляд свой, так и пробудился ото сна с тяжёлым дыханием, что обрывалось хрипло да тяжело, будто бы царь уж был во многих летах.

Виски точно горели, а сердце колотилось с таким неистовством, которого прежде не ощущал царь. Он схватился за грудь, будто бы его прикосновение должно было унять ту бесноватость, что охватила его.

Ныне ощутил Иоанн, будто бы руки его прошли сквозь пламя, и с ужасом принялся царь разглядывать кисти свои. Не было на них следов огня – длинные пальцы напротив, охладели и тряслись, охваченные дрожью.

Переводя дыхание, царь взглянул на супругу свою, что возлежала рядом. Заслышав пробуждение мужа, Мария лишь прислушивалась к тяжёлому дыханию его, и не боле. Ежели не зовёт её супруг, то и старалась царица заснуть, и премирно дремать себе до самого утра.