《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Иоанн внял речи воеводы своего с улыбкой, да всё глядел, как юноша ловко ступает меж блюд. Собравшиеся гости, и право, прибрали кубки свои, чтобы не остаться без питья, да и Фёдор тотчас уж и соскочил на мягкую с талого снега землю, и пустился дальше.

Покуда пробегал мимо стола, ловко изворотившись от каждого, кто пытался осалить его, не было на тех гуляньях ни души, кто мог бы изловить юношу. То была не лишь юношеская удаль да горячая кровь – прислуживали ныне немало молодцев, что были и меньше летами. Да будто бы кто нашёптывал Фёдору, куда иной раз метнётся преследователь его, в лево али вправо.

На том чутье да и отвязался было от скоморох ряженных Басманов, да пробегая мимо трона царского-таки и дал схватить себя, едва ли не поскользнувшись на талом снегу.

То хватка была самого государя. С улыбкою, Фёдор поднял глаза на царя, переводя частое горячее дыхание. Басманов, верно, не ожидал быть схваченным, да и не противился тому.

В праздничной суматохе никто не приметил того, как царь со своим слугой встретились взглядами. Лишь Басман-отец, утирая усы от пьянящего пития обернулся, да сведя брови и отворотил взгляд свой, продолжая пир с братиями-опричниками.

Иоанн крепче взялся за рукав слуги своего, да так, что Басманову пришлось не иначе, как опереться на трон царский рукою, унизанной драгоценными перстами.

Иные скоморохи, что резвилися подле государя не столь уж и часто, было, затаили дыхание. Ближний царский круг давно уж каждый выучил, кого Иоанн подпускает столь близко к себе, и потому ничего уж в том особого и не заприметили.

Иоанн было открыл рот, дабы молвить слово, да резко пробил его холод по спине всей. Едва ли он мог поручиться, что цел, что рёбра его не сражены вражеской рукой. Не будь Фёдор ныне подле царя, так всё равно бы завидел перемену во взгляде, в тревожной молнии, что сверкнула в тёмных очах государя. Юноша невольно свёл брови, готовясь внимать своему владыке.

- Нынче узнаю тебя. – тихо произнёс царь, с тем и отпустил опричника.

Фёдор же не спешил уходить прочь вновь резвиться средь ряженых крестьян. Отдавая низкий поклон, юноша протянул руку свою к кубку, да испил из чаши той, всё оставаясь подле государя.

- Немудрено. – себе под нос бросил Вяземский.

Сложно вразуметь было, обращается ли князь сам к себе, али к соседям его, да продолжил он мысль свою, отрывая мясистые кусочки с гусиных крыльев на тарелке.

- Ежели он-то даже в мужицком платье, то всяк уж признает. – произнёс Афанасий, да и отправил мясо, валящее паром, себе в рот.

- Не возьму никак в толк, - обернулся Фёдор, вновь опершись о трон государев, да притом явно без нужды на то, - отчего же вам, княже, неймётся, ежели государю люб я хоть в бабском сарафане.

Поднялся басисистый да раскатый смех за столом. В том гласности голосов звучал и низкий смех государя, поглядывавший, как Афанасий от тех слов и поперхнулся, и ныне бил в себя грудь, дабы не удавиться.

Не только князю кусок не в то горло пошёл – когда Фёдор, с довольною улыбкою оглядывал стол, завидел он и отца своего. Алексей, видать, так же переводил дух с выходки Федькиной.

…

Солнце ещё не взошло, когда мощные копыта топтали землю, обмякшую от талой воды. Лошадь редкой красоты да буйного нрава подавалась головой вперёд при каждом шаге. Порыв за порывом – и она вместе со своим лихим наездником всё мчалась и мчалась меж полесков да редких рощ, которые хранили следы тяжёлой зимы.

Чем ближе были могучие деревья, дарившие тень сугробам, тем медленнее сходило снежное полотно, оседая в лесах да на утёсах.

Первые лучи солнца уже карабкались по верхушкам деревьев и силились показать себя из-за дальнего горизонта. Жаркое дыхание разгорячённой лошади окрашивалось золотисто-малиновым светом, и тот пар вздымался вверх.

Будучи вольной в резвости своей, лошадь носилась по полю, описывая круги, иной резко заворачивала, да и перепрыгивала через сучья али высокие выступающие корни деревьев, али поваленные стволы. Не взирая на это животное буйство, наездник оставался в седле.

Наконец, нравная кобыла уж устала сама от собственного безумия да рвения. Замедлялся её шаг, плавно и едва заметно.

- Вот так, ладная моя… - тихо произнёс Фёдор, слегка похлопывая лошадь по сильной шее её. – Истомилась ты, вижу, истомилась!

Понимала ли лошадь слова всадника своего, али бездумно ответила фырканьем да тряхнула головой, Басманову было неведомо. Да всяко рассмешила его повадка животинки, и не скрывал он улыбки на своём лице.

- И я то же думаю. – с усмешкой добавил Фёдор. – Тоже скучала по батюшке-то? Он тот ещё лежебока.

Лошадь уж перешла на шаг, а затем и вовсе засеменила на месте.

Юноша обратил свой взгляд на Слободу. Они не отъезжали далеко, ибо к полудню Фёдор обязан был нести службу в Слободе.

Когда лошадь уж смирила шаг, Басманов спешился. Разминаясь, он оглядывал лошадь своего отца.

- Нынче старик оправится, будешь с ним резвиться. Уж потерпи меня в своём седле. – с улыбкой произнёс Фёдор, гладя лошадь по морде.

Та вторила громким фырчанием и подалась головою вперёд, бодая руку юноши.