Гойда

– Упрямство Филиппа будет дорого стоить земле Русской и этим тварям из земщины, – сквозь зубы процедил царь. – Не желает быть митрополитом – пущай катится к чертям!

Басманов внимал гневным речам царским, украдкою поглядывая, не разошлась ли рана на руке владыки. Чёрное пятно, выступившее сквозь перевязь, не расплывалось. Иоанн насилу унимал яростное, прерывистое дыхание.

– Что с письмом? – тихо спросил царь.

Фёдор едва вскинул брови, оборачиваясь на государя.

– Кто за сим стоит? – произнёс Иоанн, заглядывая в очи опричника.

Взгляд Басманова метнулся, и он подался несколько назад.

* * *

Хмурые тучи сгущались над домом Старицких. Тяжёлая серость заволокла небеса. Резкий стук в дверь заставил вздрогнуть княгиню Евдокию. Молодая женщина тотчас же поднялась со своего места да быстрым взором оглядела свои покои.

– Сударыня? – раздался голос из-за двери.

– Войди, – отозвалась она, помедлив.

Дверь отворилась, и крестьянин отдал поклон княгине.

– Просит Ефросинья Андреевна, сударыня, – молвил холоп.

Евдокия кивнула, храня на лице невозмутимую стойкость. Пущай сердце её и содрогнулось, предвкушая речи свекрови, полные желчного яду. Всяко неча было поделать. Сноха явилась к Ефросинье. Старая княгиня сидела у окна, поглядывая на мрачные небеса. Не успела Евдокия молвить и слова, как свекровь распалилась:

– Ты ж глянь! – Старуха всплеснула руками. – Чураешься да жмёшься по углам, точно крыса поганая! Али чего таишь – излагай, тварина двуличная.

Евдокия снесла эту брань – не впервой. Она лишь развела руками да, сглотнув ком в горле, молвила:

– Неведомо, отчего нынче сыскала гнев ваш, Ефросинья Андреевна.

Свекровь прищурилась, оглядывая сноху.

– Когда у тебя кровь шла? – вопрошала старуха.

– Второго дня как иссякла, – ответила Евдокия.

– Я ж прознаю, дрянная ты девка, – пригрозила свекровь. – Как наведался этот супостат Бельский, так и ходишь сама не своя. Поди, ещё…

– Да будьте ж милосердны, матушка! – возглас прервал речь старой княгини.

В палату зашёл князь Владимир Старицкий.

– Полно вам мучить жену мою! – молвил он, вступаясь за супругу.

– Твоя жена – от тебе за нею и приглядывать! Смотри же у меня! – пригрозила Ефросинья.

Евдокия отдала короткий поклон, сдерживая в горле жгучие слова. Молодая княгиня тотчас же покинула палату, пользуясь заступничеством мужа. Глухая безвыходная боль терзала ей сердце. Евдокия воротилась в свои покои да громыхнула дверью с большою силой. Рухнув в глубокое кресло, она закрыла лицо руками.

«Будь проклят тот день…» – в бессилии думалось княгине, покуда она вспоминала замужество своё.

Стук в дверь заставил Евдокию поднять лик.

– Свет мой, отворишь? – раздался голос супруга.

Княгиня не ведала сама, хватит ли ей сил видеть кого-либо. Владимир прождал несколько мгновений, прежде чем жена отворила ему. Едва князь взглянул на страдающий лик супруги своей, так сердце сжалось от боли. Много нежности было у Владимира к княгине, но не ведал он, как нынче утешить свою голубку. Меж ними хранилось молчание, точно зияющая бездонная пропасть, точно холодное каменное ущелье. Время шло. Никакие слова не приходили Владимиру. Он не нашёл в себе сил привлечь супругу в объятья али молвить чего доброго. Заместо того он отдал поклон да ушёл прочь.

* * *

Монастырская обитель несла свой долг пред Небом и Землею, и не было никаких злостных знамений, когда опричники ворвались в ворота. Нынешним отрядом верховодили Басмановы. Едва спешившись, Алексей переступил порог деревянной церкви, покуда сын его оставался на паперти.

– Мир с вами, добрый народ православный! – громогласно объявил Алексей с порога. – Сам я честный слуга божий и посему негоже резню затевать прямо в обители святой!

Монастырская братия да прихожане в ужасе отступали, покуда в церковь прибывали и прибывали опричники. На колчанах али на поясе болтались знамения их, и псиные оскалы казали жёлтые клыки.

– Тот, за кем мы посланы, уж, верно, ведает обо всём! – молвил Басманов, прохаживаясь по церкви. – Мой добрый совет тебе, крыса – по-доброму ступай с нами, потолкуем с глазу на глаз.

Прихожане и братия безмолвствовали, покуда ужас искажал их лица. Речи опричника не были никому ясны.

– От же ж! – Негодуя, Алексей ударил наотмашь монаха, что попался ближе всех под руку.

Рукоять сабли пришлась в висок. Выступило много крови, и вместе с тем раздался вопль ужаса. Опричники приняли то как дозволение на всяко злодеяние и с бывалым задором приступили к злостному насилию. Алексей выволок монаха за шиворот на крыльцо, бросил наземь да пнул в бок с такою силой, что монах покатился по ступеням. Во дворе к несчастному приступили прочие опричники, порвали одеяние да принялись стегать хлыстами. Алексей же подошёл к сыну. Фёдор поглядывал за бесчинством, но пока не пускался в разбой.

– Видать, нету здесь того, кого ищем, – тяжко вздохнул Алексей, глядя во двор.

Фёдор кивнул, поджав губы. Отец и сын посторонились, давая выйти двум опричникам, что волокли за волосы малолетних девиц.

– И что ж теперича? – вопрошал Фёдор.