Гойда

– Не мне, но царю, – упредил Вяземский, а взгляд его невольно опустился на руку, где уже как год виднеется отметина гнева государева.

* * *

Фёдор с поклоном доложил о жданных гостях. Владыка сидел во главе стола, уставленного кушаниями. В золотой посуде дрожали отблески свечей – в сей поздний час мрак окутал собою Кремль. Лишь Владимир не ожидал застать владыку в скверном расположении духа. Тяжёлый взгляд утомлённо взирал на супругов.

Князь Старицкий, бывший всю дорогу в большом оживлении и радости, нынче же почуял лютый холод. Фёдор стал подле трона. Владимир пуще прежнего смутился, не видя ни стольников, ни рынд. Дрожащее пламя свечей будто бы вторило его незримому, но неотступно прибывающему волнению. Княгиня боле стойко держала себя, ибо ведала она, с чем вызвал их владыка.

– Ты согрешила против меня и против державы, – молвил Иоанн. – Но я принимаю тебя как дорогую гостью.

Евдокия невольно содрогнулась от холодного голоса владыки.

– Царе, брат мой… – было молвил Владимир, как Иоанн пресёк то жестом.

Фёдор приблизился к князю и княгине, доставая из-за пазухи послание. Евдокия было подняла руку, но Басманов не отдавал письма. Князь Старицкий читал крамольные строки, полные желчи и лютой злобы, надругательств над царём. Когда Владимир внял строкам, в коих некто грозился раскрыть многие-многие тайны вражескому владыке, князь в ужасе обратил взор на брата.

– Я бы снёс оскорбления, – молвил Иоанн. – Но я не прощу измены.

– Уповаю не на закон, – молвила княгиня, и голос её дрожал, – но на вашу милость, царе. Молю об искуплении того зла, что свершила, ведением или неведением.

Меж тем Фёдор стал вновь подле царского трона, отдавая в руки государя улику супротив княгини. Царь опустил взгляд на письмо и тотчас же отвёл. Эти слова уже впились в память Иоанна, и он молился о забвении, но забвения не приходило. Иоанн мотнул головою.

– Нету в сердце моём милости, – молвил владыка, точно явя слабость свою, точно явя крест свой.

– Царе, брат мой, молю, не губи! – взмолился Владимир, борясь с подступающим удушьем.

Бумага дрожала в царской руке. Взор владыческий лишён был души – пустое стекло, в котором ежели теплится отблеск – то лишь отражение языков пламени.

– Ваня, не губи… – прошептал Владимир.

Иоанн поднялся из-за стола, и лик его оставался пустой, холодной тенью. Он занёс руку с единственною уликой в сим деле над свечой. Пламя объяло сухую бумагу быстрее, нежели кто-то сумел уразуметь, что свершилось в этот миг. Иоанн бросил догорающее письмо на серебряный поднос. Княгиня бросилась к царю, поборов всеобщее оцепенение. Она усыпала царский перстень поцелуями.

– Милосердный благой владыка! – шептала она, но Иоанн отнял руку и даже не взглянул на княгиню.

– Будь доброй женой брату моему. Лишь его любовию ты избежала наказания, – произнёс Иоанн.

Покуда речь царская отзывалась эхом под сводами, Владимир, переборов оторопь, поднялся на ноги. Не веря увиденному, князь чувствовал лишь светлую неясную радость. Братья обнялись, окутанные вечерним мраком да мягким отсветом свечей, покуда проклятое письмо рассыпалось на хлопья пепла.

Глава 5

Нощью отгремела гроза, и посему воздух полнился отрадной свежестью. Небеса отходили от тревожного сна. Утро выдалось светлым и чистым. Владыка вышел во двор проводить Старицких. Под нежной тенью Владимир вместе с братом ожидали, как снарядят коней. Княгиня сидела в отдалении на скамье. Ветер ещё был свеж и прохладен. Мягким мановением он волновал златые одёжи Владимира и Иоанна.

– Боле не заставляй меня выбирать между долгом и милосердием, – молвил владыка, – ибо тебе ли не знать – немилосерден я.

Владимир глубоко вздохнул, внимая царской речи.

– Я не в силах отплатить тебе за это добро и великодушие, брат, – произнёс князь, мимолётом поглядев на жену свою, сокрытую прохладной тенью.

– Я знаю, – заметил Иоанн.

Он не таил гордой да лукавой улыбки на своих устах.

– Ежели я могу служить тебе, лишь молви, и я… – князь был перебит жестом.

– Приглядывай за супругою своей, – произнёс Иоанн. – Она из тех, кто не боится огня. Как бы то не сгубило её.

Владимир сглотнул, и тревога мелькнула в его очах. Иоанн обнялся на прощанье с братом, подал руку княгине. Евдокия припала в поцелуе к перстню и молила небеса ниспослать благо на великого царя. На сём Старицкие покинули Кремль.

* * *

Приближающаяся фигура отвлекла владыку от тяжёлых дум. Царь сразу узнал Фёдора по праздному его шагу. Иоанн поднял взгляд, и опричник сел на скамью беседки подле государя. Белые руки Басманова ловко переплетали сочные стебли полевых цветов меж собою, собирая их в венок.

– До последнего не ведал наверняка, как ты поступишь, – молвил Фёдор.

– Как и я сам, – усмехнулся царь.

Басманов с улыбкой возложил венок на свою главу. Отрадно на то глядел Иоанн, неча и говорить. Васильки с робкими ромашками согласно трепетались от каждого шевеления.

– Думал, – продолжил Басманов, – вы не столь уж и близки с братом. А с женою его и подавно.