Гойда

– Лишь слово твоё, великий царь… – не успел опричник договорить, как громкий удар громыхнул в покоях.

То владыка в исступлённой злости вдарил кулаком по столу. Всё содрогнулось, и что стояло на краю пало.

– Закрой пасть, Басманов… – процедил сквозь зубы царь да указал на кресло своё.

Фёдор коротко кивнул, повинуясь воле государевой. Царь выдохнул, мотая головой, и лицо его исказилось в жестоком оскале.

– Пиши же слово моё, – молвил Иоанн, опираясь руками о стол.

* * *

Афанасий проснулся, сидя в кресле. Он не снимал своего одеяния, даже кольчуги, но это не помешало опричнику впасть в глубокий крепкий сон. Пару мгновений князь оглядывался по сторонам. Пробуждение точно застало Афанасия врасплох, но рассудок оживал мало-помалу. За окном заливисто щебетали утренние пташки. Вскоре князь Вяземский узнал эту комнату, эти многие книги, что стояли бугристыми рядами на полках. Знакомые покои были отведены ему в доме Альберта, чужестранного врача.

Опричник потянулся, поглядывая на стол. К большому удовлетворению, Афанасий сейчас скользил полусонным взглядом по строчкам, сочинённым накануне. Тяжёлая голова прояснялась всё боле и боле. Афанасий поднялся с кресла, разминая шею, да вышел на лестницу. Ступени протяжным скрипом возвестили о пробуждении гостя, и навстречу князю вышел Альберт.

– Я не смел тебя будить, Афанасий Иваныч, – с поклоном молвил врач.

– От и добро, – кивнул опричник. – Ты славно служишь.

Альберт положил руку на сердце и вновь поклонился в благодарности.

– Коли есть нужда тебе весточку передать кому – приноси ко двору, – молвил Вяземский, ступая к выходу. – Прогляжу, и ежели не будет никакой крамолы, передам.

– Храни вас Бог, Афанасий Иваныч! – благодарно молвил Альберт.

Опричник коротко кивнул, уж будучи в дверях.

* * *

– Свет мой… – вздохнул князь Старицкий, садясь на скамье подле супруги.

Княгиня отняла взор от рукоделия, обратясь к мужу. Веки её тяжело смыкались – сей нощью её измучила бессонница.

– Мой брат Иоанн желает видеть нас при дворе, – молвил Владимир.

Женщина шикнула от боли да отняла руки от пяльцев. Игла прошла насквозь, нанося укол. На пальце выступила крохотная капля крови. Евдокия неволею прислонила палец к устам. Взгляд её тревожно метнулся по комнате и лишь опосля воротился вновь на супруга. Владимир хотел было что молвить, но супруга мотнула головою. Отняв палец, княгиня оглядела крохотную ранку.

– Очень славно, – ответила Евдокия.

Старицкий вздохнул, поджимая губы.

– Вижу я, как ты тоскуешь, лебедь нежный мой, – молвил Владимир. – Вольна ты, не рабыня. Нету у меня над тобою никакой власти. Ежели нету воли твоей – так дай отказ свой.

– Негоже против воли царской поступаться, – мотнула головой княгиня. – Коли Иоанн Васильевич зовёт нас во столицу, нету иного пути.

* * *

Дверь кабака легко подалась, когда Фёдор переступил порог. Завидев за столом не только Генриха, но и Афанасия подле него, Басманов присвистнул, скоро направившись к ним. Немец взглядом стал искать Алёну да подал знак.

– И ты здесь, Афанасий Иваныч! – молвил Фёдор, садясь с опричниками за стол.

– Гляжу, с дельцем тем управился? – вопрошал Афанасий.

Фёдор глубоко вздохнул, постучав пальцами по столу. К ним поспела Алёна, наливая для гостя вина. Опричники сомкнули чаши да испили.

– Дельце-то поганое вышло, – цокнул Фёдор, опуская свою чашу.

– На нашей службе бывает иначе? Ты лучше вот что ответь – наводки-то мои ко двору пришлися? – вопрошал Афанасий.

– Ещё как, – молвил Басманов, положа руку на сердце. – Отгадай-ка, кто в этом замешан?

– Да говори уже! – молвил Афанасий.

И позабавило же Басманова негодование Вяземского. С ухмылкой Фёдор подался вперёд да понизил голос.

– Невестка царёва, – ответил Фёдор. – Евдокия Старицкая.

– От же сука, – протянул Вяземский, откидываясь назад.

– Не говори, – вздохнул Фёдор, пожимая плечами.

– И нам, стало быть?.. – спросил немец, касаясь своей шеи.

Басманов мотнул головою.

– Пока нет, – произнёс Федор. – Ни её, ни Бельского.

– Ещё и Бельский? – тяжело вздохнул Афанасий.

Фёдор кивнул, поглядывая на дно своей чаши.

– А ты, Афонь? – спросил юноша. – Чай, до сих пор не ведаешь, куда тебя царь-батюшка шлёт?

Вяземский вздохнул, разводя руками.

– Иоанн Васильевич сон увидал, – молвил князь, – и теперь ходи да майся, куда еду да зачем.

– Вполне себе в духе светлого нашего царя, – усмехнулся Фёдор, поднимая чашу. – За царя!

– За царя! – вторили Афанасий с Генрихом.

Много ли, мало ли сидели опричники, толкуя о службе, да Басманов заспешил, едва солнце принялось светить по-вечернему. Когда он вышел из кабака да запрыгнул на лихую Данку, поздние тени растянулись лукавыми змеями, рассекая улочки.

– А отчего ж Федьке знать не велено? – вопрошал Генрих, как Басманов покинул их.

– Так, – хмуро бросил Вяземский, – коли проболтаешь чего, пёс брехливый…

– …язык щипцами, свинец зальёте, да-да, помню, княже, – кивнул Генрих.

Вяземский с ухмылкой кивнул, заверившись, что немец и впрямь не взболтнёт чего.

– Он же захочет увязаться с нами, – вздохнул Афанасий.

– Эко ж как претит тебе эта мысль, – пожал плечами Генрих.