Гойда

В сей миг, как Басманов, верно, был утомлён да смирён крепким питьём, Иоанн метнул в него тяжёлый перстень. И всякую томность да слабину в движениях Басманова как рукой сняло. В мгновение всякий след пьяного расслабления исчез. Он ловко поймал кольцо прям пред своим лицом. Взгляд опричника прояснился. Та перемена была быстрою, едва ль не мгновенною, да владыку то, видать, ничуть не подивило.

Лик утрачивал ту напускную весёлость. С глубоким вздохом Фёдор опустил взгляд на перстень и принялся глядеть на тяжёлую драгоценность.

– Продолжишь бесовское своё притворство? – вопрошал владыка.

Басманов с ухмылкой примерил царское кольцо на большой палец. Лишь после того взор его обратился к государю.

– Тебе же по сердцу мои притворства, – молвил Фёдор, пожав плечами. – А коли не по сердцу, то, всяко, чай, не наскучили, раз моя головушка всё ещё на моих плечах.

С этими словами промелькнула и лёгкая усмешка, да не было в том подлинной весёлости. Иоанн поднялся да приблизился бесшумной тенью к нему.

– Что у тебя на уме? – вопрошал Иоанн.

– Скажу – так и убьёшь меня, – ответил Басманов.

Хлёсткий удар наотмашь разбил ему щёку, не успел Фёдор смолкнуть. Под кожей едко разгоралось гнусное жжение, несравнимое со стыдом, отвращением или страхом, но явно бывшее сродни им.

* * *

До глубокой ночи со двора не уходили люди. Обозы стояли здесь с вечера. Вновь и вновь крестьяне сносили разную поклажу, готовя боярина к дальней дороге. Афанасий Вяземский был здесь же да глядел, чтобы всё разложили по уму. На выручку подоспел Малюта, и подоспел как нельзя кстати. Тугой ремень лопнул, и крестьяне со Скуратовым не дали рухнуть тюкам да коробам наземь.

– Эко ж мороки! – вздохнул Малюта, оглядывая телегу.

– А как иначе? – развёл руками Вяземский. Афанасий обнялся с Григорием, продолжая следить за сборами.

– Дел у вас будет невпроворот… – вздохнул Малюта, почёсывая бороду.

– У вас не меньше будет, – пожал плечами Афанасий.

Григорий недобро усмехнулся, тряхнув плечами.

– От же… У нас с земскими будто было мало хлопот! – негодовал Скуратов, сплюнув наземь. – Нет, надо нам митрополита! От старый хрен, теперь будет царю мозги морочить!

Афанасий пожал плечами, ухмыльнувшись себе в усы:

– Да помнится, старик клялся не лезть в дела наши, опричные.

– Много же значит слово попа! – бросил Малюта. – Святоши эти во сто крат хуже лютых безбожников.

Афанасий провёл по лицу, точно был в силах стряхнуть усталость.

– К слову, о безбожниках, – продолжил Григорий.

Князь обратился взором на Скуратова.

– Помнишь, – молвил Малюта, – накануне я кобылку Басманскую припрятал, по царскому приказу? Я ж сказывал ещё – ох малец-то перепугался! Сучёныш двуличный, да владеет собой, гад подлый, да всяко же, тут-то и он было растерялся. Видел бы ты воочию его – от прямо говорю – перепугался же он за кобылку свою ненаглядную!

Афанасий кивнул, точно веля продолжить уж сказ.

– Славно, что царь-батюшка приструнил щенка, – произнёс Скуратов, – от помяни моё слово – то добрый знак.

* * *

Бредя по тихим коридорам, он гнал прочь скверные мысли. Гулкое эхо, свободно летящее вдоль каменных стен, было единственным спутником Басманова. Небо едва-едва посветлело, когда он вышел во двор. Заря, будто бы нарочно, не спешила заниматься. Чистый воздух распирал грудь. Роса глухо поблёскивала на траве.

Фёдор бесцельно бродил из стороны в сторону одинокой мятежной тенью, пока наконец не сел на скамье. Путаные мысли заняли его ум, и посему он сам не заметил течения времени. Очнулся же Басманов от дум своих, лишь когда заслышал, как засуетился привратник, спеша отворить кому-то.

«Кого ж несёт ни свет ни заря?» – подумалось Басманову.

Он поднялся и даже было подивился, как внезапно занялся рассвет. Опричник вышел навстречу всаднику. Фёдору не пришло на ум ни имени, ни роду раннего гостя, хоть лицо всяко было знакомо. Прибывший спешился и не сразу отдал поводья, верно, не расслышав, что просят от него конюхи. В целом вид гостя был несколько потерянным, и этого недолгого замешательства хватило Фёдору, чтобы припомнить, кто пред ним.

Альберта Басманов видел мельком, когда тот приходил ко двору, врачуя страждущих. Чужеземец был нелюдим и угрюм и толком-то с Фёдором едва ль перекинулись парой слов. По слухам Басманов знал, что Альберт был пленён и ныне служит сносно, а то и вовсе славно. Так или иначе, сейчас Басманов улыбнулся и с поклоном приветствовал пришлого. Альберт ответил поклоном, доставая из-за пазухи связку писем. Фёдора подивило, что послания не были запечатаны.

– Доброго вам, сударь, – молвил чужестранец, – прибыл я к Афанасию Иванычу.

Басманов кивнул, протягивая руку чужестранцу.

– Княже послал меня встретить вас, Альберт, – произнёс Фёдор.

Немец кивнул, передавая письма опричнику.

– Афанасий Иваныч обещал, что отправит их, как пустится в дальний путь, – пояснил чужестранец. – Велел не запечатывать – так я и не скрываю ничего. Пущай читает, коли есть у него нужда такая.

Басманов принял послания, да едва ли ему хватило ловкости подсобрать распадающуюся стопку писем. Альберт помог опричнику удержать всё в руках.