Голос вождя

Неожиданно Светлана мелодично продекламировала:

Зачем, зачем веревочною лестницей в мое окноИдет зима и накрывает снежной пеленою белое вино?Вино озер… В них отражение весны!

— Хм… вот это точно не Высоцкий! — удивленно сказал Бат.

— И не Окуджава! — добавил я. — Светлана, неужели это…

— Это мои стихи! — тихо произнес Кариков.

— Да ты реально крут, мой юный друг! — Батоныч хлопнул Бориса по плечу здоровой рукой. — А еще Виталий Дмитрич сообщил, что после войны, которую ты закончишь полковником, ты сделаешь головокружительную карьеру — дослужишься до звания главный маршал и получишь Нобелевку по физике!

Мне казалось, что гуще покраснеть у Бориса уже не выйдет… Ан нет! Вышло! Лицо Карикова приобрело какой-то запредельно-пунцовый цвет, и мне даже показалось, что в полутемной палатке стало гораздо светлее.

— Ладно, Володя, хватит нашу будущую мега-звезду смущать!

— Да, ты прав, Виталь… — кивнул Батоныч, явно наслаждаясь смущенным видом своего молодого друга. — Не будем пока про будущее, давай про настоящее! Скажи мне, товарищ старший лейтенант, что за фигня творилась сегодня в эфире? Почему мои командиры не могли связаться между собой?

— Но ведь вы, товарищ генерал, всех слышали и всем могли команду дать! — вытянувшись по стойке «смирно», сказал Кариков.

— Я — да! Но почему на других частотах сплошной треск морзянки стоял? Комбаты почти не слышали командиров полков. Я уж молчу про ротных!

— Так, товарищ генерал, немцы ведь тоже не дураки и быстро перенимают передовой военный опыт! — скривился, словно куснул незрелый плод хурмы, наш будущий маршал войск связи. — Видят, что мы их забиваем, ну и кинули нам ответочку — чуть не сотня их радистов работали телеграфными ключами на наших частотах. Как мне сказали наши радиоразведчики — просто матерились открытым текстом, суки! А один, видимо самый умный, блин, какую-то поэму Хайнриха Хайне ключом долбил.

— Чью поэму? — переспросил Бат.

— Володь, Хайнрихом Хайне эти дикари называют Генриха Гейне! — усмехнувшись, пояснил я.

— Ладно, Борис Ринатович, считай: соскочил! — недовольно поджал губы генерал. — Что хочешь с немцами делай: хоть поэму Пушкина им ключом долби, хоть русским матом крой, но чтобы в следующий раз мои ребята могли спокойно между собой общаться, вплоть до рассказывания анекдотов!

— Хорошо, попробуем… — пожал плечами Кариков.

— Не слышу, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Бат.

— Есть, товарищ генерал, все будет исполнено! — снова вытянулся во фрунт Очкарик.

— Ну вот… Совсем другое дело! — смягчился грозный комдив. — Давайте быстро по стопочке за новую встречу и новое знакомство пропустим! А то через полчаса командиры полков на разбор полетов явятся.

На столе зазуммерил телефон. Батоныч взял трубку.

— «Высокий» у аппарата!

— Добрый вечер, Владимир Петрович! — Голос говорившего доносился из динамика, словно из автомобильной колонки — громко и отчетливо. — Константинов[18] вас беспокоит.

Батоныч как-то сразу подтянулся, выпрямился и, повернувшись к нам, прошептал одними губами:

— Сталин говорит!

Кариков и я тоже выпрямились, даже Светлана как-то внутренне подобралась.

— Здравия желаю, товарищ Константинов!

— Рад, что ви вижили, Владимир Петрович! Но мне доложили, что ви ранены?

— Пустяки, товарищ Константинов, просто царапина! Спасибо за беспокойство!

— Это вам спасибо, Владимир Петрович! Я знаю об успехе вашей… воинской части. Простите, что не могу поздравить по всей форме — меня предупредили, что по этой линии лучше не говорить лишнего. Потом по ВЧ подробно мне расскажете, что и как, хорошо?

— Хорошо, товарищ Константинов!

— А за свою… жизнь… — Сталин сделал паузу, — благодарите нашего общего товарища, Виталия Дмитрича…

— А он здесь!

— Ага! Очень хорошо. Передайте ему трубку.

— Сначала я! — внезапно заявила Светлана и вырвала трубку у оторопевшего Батоныча. — Здравствуйте, товарищ Ст… гм… Константинов! С вами говорит та самая «милая барышня», с которой вы беседовали этим утром. Меня зовут Светлана. Пока мы ждали… Ба… гм… Владимира Петровича, я решила помочь местным медикам в госпитале. Там ужас что творится! Это совершенно недопустимо и просто безнравственно! Во всем госпитале я не нашла ни единой ампулы пенициллина! А вы знаете, сколько раненых я прооперировала за последние два часа? Восьмерых! Но только пятерым из них удастся выжить, а еще трое умрут — только потому, что на склад не завезли обычнейший, примитивнейший пенициллин! Кто-то должен за это ответить! Кто вообще за это отвечает? Начальник медицинской службы армии? Кто?!

Сталин нисколько не разозлился.

— Милая барышня, — сказал он глуховато, с прорезавшимся грузинским акцентом — вождь волновался, — нэ ругайте начальника мэдслужбы. Я знаю, что такое пенициллин, но вся беда в том, что в СССР его нэт[19]. Он имеется у англичан, но эти союзнички нэ торопятся делиться с нами подобными разработками.