Мигранты-мужчины с Кавказа и из Средней Азии использовали свою способность привлекать местных женщин, чтобы подчеркнуть свое господствующее положение и включенность в сообщество. Сексуальные подвиги наглядно свидетельствовали о том, что они не только принадлежали новой среде, но и процветали в сердце Советского Союза. В сексе и отношениях следует выделить несколько дискурсов. Женщины могли «отвлекать» от тяжелой работы, необходимой для достижения успеха в двух столицах, а некоторые видели в межэтнических отношениях угрозу «традиционным» ценностям Кавказа или Средней Азии. Другие мужчины и женщины-мигранты считали свои культурные ценности и убеждения в отношении пола, а также семьи более совместимыми с современным обществом, чем те, которых придерживалось принимающее население.
Русские женщины, как и работодатели, вероятно, отмечали и преимущества трезвого образа жизни граждан. Шухрат Казбеков зарекомендовал себя как надежный спутник, который провожал женщин домой с «Ленфильма» и с вечеринок после работы. Его доброжелательность сохранялась даже после того, как его российские коллеги впадали в различные стадии алкогольного опьянения. Эмин Газюмов считал, что русские женщины быстро осознали преимущества трезвых и трудолюбивых партнеров и большую вероятность найти такого среди азербайджанцев: «Они променяли бы троих своих на одного нашего»[825]
. Эльнур Асадов с гордостью заявлял, что «успех» у русских женщин позволил ему преодолеть разочарование по поводу дискриминации, с которой сталкивались азербайджанские торговцы: «Местные видели, как мы приезжаем и гуляем с их женщинами, хорошо зарабатываем. <…>. Все это вызывало у них недовольство. Русские женщины гуляли с нами, ходили в рестораны с нами»[826]. Дина Атаниязова предложила женский взгляд на такие отношения, полагая, что они значительно повышают статус новичков в их собственных сетях, а также дают чувство превосходства над принимающими русскими.Советский этнический юмор отражал подобные тропы межнациональных отношений. Южные мужчины наделялись сексуальной и экономической доблестью, раздавая свои «дары» русским женщинам. Некоторые шутки были окрашены негодованием, изображая, например, грузин нецивилизованными и скотоподобными, а также сексуально-озабоченными[827]
. Мигранты, опрошенные для этого проекта, отмахнулись от таких шуток, как от проявлений обычной ревности; Асадов отметил, что, хотя русским не нравилось видеть, как «их» женщины гуляют с азербайджанцами, они постоянно были слишком пьяны, чтобы проводить их домой даже на собственных свиданиях. Закиров рассказал, что репутация трезвенников у выходцев из Средней Азии позволила ему получить одобрение родителей его московской невесты на брак, хотя позже он распался.Другие мигранты критиковали показную распущенность русских женщин, полагая, что такое поведение в меньшей степени подходит для современного работающего города, нежели их более скромная культура. Бакыт Шакиев утверждал, что женщины не могли устоять перед призывниками-мужчинами, служившими в его роте под Москвой в 1976 г. Они кричали в окна и лезли по водосточным трубам, чтобы «навестить» солдат. Шакиев с гордостью говорил о том, что сопротивлялся этим атакам, которые наносили ущерб боевому духу его роты. Он считал, что подобное активное поведение женщин было вызвано особенностями демографии данного района, где было немного мужчин, а также особенностью российской культуры. В рассказе Шайдуллы Агаева порицание женщин сложно смешалось с признанием собственного достоинства, что доставляло ему удовольствие. Возможности для свиданий возникли у него почти сразу после того, как он приехал торговать в Москву в 1982 г. Агаев утверждал, что русские женщины гуляли «с несколькими мужчинами сразу»[828]
. Он рассказал, что отвергал знаки внимания, поскольку этого требовали чувство чести и уважения, желание отдавать предпочтение работе и понимание того, что он никогда не сможет жениться на русской, что будет считаться «грехом» в его родной деревне – барьер, который жители Средней Азии также принимали во внимание, выстраивая отношения с женщинами. Стремление Агаева сбалансировать привязанность к дому и стремление влиться в новый большой город вызывало чувство противоречия даже в рамках интервью. Позже он рассказал историю о том, как его соблазнила симпатичная русская женщина, проходившая мимо его торгового прилавка. То, что началось с бесплатных помидоров, закончилось совместным проживанием.Фуад Оджагов считал, что искушение русскими женщинами заманивает в ловушку многих мигрантов и может поставить под угрозу успешную профессиональную карьеру. Оджагов объединил в своем рассказе наблюдения за сексуальными отношениями, в которых он, возможно, участвовал, с противопоставлением предпочитаемого им города – профессиональной, дисциплинированной Москвы – Ленинграду: