Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Леван Рухадзе прямо заявил о явных преимуществах, которыми обладают приезжие с Кавказа и из Средней Азии в городе, где для всех была работа. Рассуждая о своем быстром продвижении от авиационного инженера до руководителя группы, а затем до начальника института, он заявил:

Можно я буду несколько нескромным? Я был трудолюбив, не пил, и эти два качества отличали меня. Это одно из отрицательных качеств русского человека. После работы они должны «хорошо» отдохнуть, под этим я подразумеваю выпить. Ну, конечно, не только русские любят отдыхать и расслабляться после работы, но нужно знать свои пределы. Одно дело выпить кружку пива после работы и пойти домой; совсем другое – напиться так, что не знаешь, как добраться до дома. К сожалению, такой тип поведения был частым среди русских. Кроме того, я никогда ни на что не жаловался на работе. Если мне давали дополнительную работу, я не пререкался, всегда все делал[817]

.

Рухадзе присоединился к Коберидзе и другим, подчеркнув свой отказ присоединиться к «русской» культуре употребления алкоголя. Мигранты с Кавказа и из Средней Азии использовали трезвость как культурную ценность, которая сигнализировала о том, что они лучше подходят для двух столиц, ориентированных на достижения, чем само принимающее городское население. Папашвили отметил опасность, которую представляло пьянство россиян на стройках, потому что то, как проводила время отдыха строительная бригада, подвергало их всех, не говоря уже о ком-то, кто может проходить мимо, большой опасности. Хаджиев считал, что русское пьянство разрушало мифический образ русского народа как «старшего брата»: «Что меня действительно беспокоило в жизни [в Москве 1970-х гг.], так это то, как люди здесь пили, курили да и просто бездельничали». Он разъяснил разницу в трудовой этике между русскими и его соотечественниками-таджиками: «На Востоке, когда условия непростые, скажем, у вас есть семья, которую нужно содержать, мы сделаем все, любую работу, чтобы обеспечить лучшие условия для своей семьи. Или, если человек чувствует себя подавленным, он пойдет и найдет себе занятие, он пойдет и поработает, просто чтобы отвлечься. Но здесь все наоборот. Если человеку плохо, он просто пойдет и выпьет, а потом продолжит пить. Дома все не так»[818]. Хаджиев вспоминал попойки огромного размаха в Москве начала 1980-х гг. Эти действия уже привлекли официальное внимание, так как за поведением жильцов, в том числе за пьянством, следили дружинники, которые заменили воспитателей в рабочих общежитиях[819]

. Эти распространенные алкогольные нарративы приравниваются к рассказам мигрантов на Западе. Приезжие подчеркивают превосходство своей культуры, а также индивидуальных качеств, которое способствуют их вкладу и успеху в современных городах. Статус тех, кто может принадлежать городу и кто не сможет стать там своим, изменился, когда Ленинград и Москва стали изображаться как места, созданные для достижения успеха, а не как дома для определенной этнической группы[820].

Азамат Санатбаев просто считал, что москвичи ждут, что всю работу сделают за них, и действительно не любят трудиться[821]

. Армянин, опрошенный Йоханнесом Ангермюллером, считал, что русские – «бездельники», в отличие от армян, которые используют Божьи дары путем усердного труда[822]. Орузбаев, подобно Казбекову и другим, считал, что определенные культурные ценности, в том числе уважение к старшим, которое проявлялось в том, что российским пожилым гражданам уступали места в общественном транспорте и помогали им в случае необходимости, позволило выходцам из Средней Азии получить признание в крупных российских городах[823]

. Сами русские оценили и в какой-то степени переняли это поведение. Эмиль Дрейцер отмечал, что в советском этническом юморе сочетались негодование и зависть к способности южных меньшинств, в первую очередь грузин, добиваться успеха в крупных российских городах[824]. Способность работать как внутри системы, так и вне ее, по-видимому, ускользала от принимающего населения.

Свои, отношения между полами и секс