Гондору не нужен Король

Исилдура уже после гибели отца и брата. Второго и последнего Короля Арнора и Гондора.

И неважно, что этого зала тогда не было. Не было и Седьмого яруса. Была древняя крепость Минас-Анор, а в город она превратится позже, при Остогере.

Таургон это знает, но наверняка думает не об этом. Он видит своего предка-Короля.

Отец.

Он медленно поднимался по ступеням трона, и всякий счел бы, что эта неспешность – знак величия и торжественности. Но ты, да и все придворные, плотной толпой стоящие в этом зале, знали, что то была осторожность.

Одежды Арагласа были почти неотличимы от облачений знати, выделяясь, как и положено Королю, богатством. И был почти не виден длинный разрез на правом боку, доходящий до самого бедра. Десница отца была опущена вдоль тела; он незаметно придерживал ею длинную рукоять деревянной ноги.

Отец взошел по ступеням, сел на трон. Вот теперь рукоять была хорошо видна: темное на белом.

Каждый раз, когда он восходил по этим ступеням, ты волновался: вдруг оступится?! Ты лучше других знал, как отец уверенно и твердо управляется со своей деревянной ногой, но именно лестница трона заставляла тебя переживать.

Напрасно.

Конечно же, напрасно.

Довольно ему изображать стражника. Да, это было мудро, когда он только что приехал, но сейчас, когда открылась правда, пора прекратить эту игру в прятки.

Арнорский лорд должен жить в Седьмом ярусе.

Если он продолжит заниматься тем, на что сгодится любой простолюдин, это будет позор. Позор Гондору. Позор ему, Диору сыну Барахира.

– Ты больше не будешь стражником. Твое место здесь.

– Здесь место моего отца.

Диор что-то говорит, но ты сейчас не слышишь его. Ты хочешь еще на десяток ударов сердца, еще на вздох задержать свою грезу.

Ты знаешь: никогда не сбудется.

Ты чувствуешь: больше никогда не увидишь.

Поэтому – еще несколько мгновений.

Араглас на троне, и лорды – гордые, мудрые, знатные – в почтении перед своим Королем.

Он так взволнован. И кто бы на его месте взволнован ни был?

– Таургон. Тебе нужно пережить сегодняшнее. И мне тоже. Отдохни, поешь. Завтра вечером встретимся в Хранилище и поговорим о твоей судьбе.

* * *

«Сладилось, – думала Хириль, глядя на посветлевшее лицо Таургона. – Вернулась, дурочка, и всё у них сладилось. Теперь ему жениться, и детишек побольше. От такого хоть каждый год рожай – дело хорошее. И жену будет любить, и выводок свой…»

Она разулыбалась, представив его семейным.

Этот северный парень, с которым рядом сидеть – что на солнышке погреться, он такой сильный – и такое дитя взрослое. Вроде за ним спокойнее, чем за городской стеной, а то бы и засунула его за пазуху, да и угрела бы его там… Вот сейчас: пришел, светится, ничего не соображает… еще бы! ты чем всю ночь занимался-то, гулена? знаем мы вас, молодых. Борлад такой же был, пока женихался…

Завтрак давным-давно прошел, до обеда было еще слишком рано. Каши не осталось ни ложки: Хириль варила ее с семенами фенхеля, можжевельником, сверху в котел кидала то базилик, а то и вовсе сухие цветы лаванды, так что незамысловатая еда благоухала на весь Ярус, и всегда находились желающие раскупить ее прежде, чем остынет.

Что ж, она найдет, чем накормить этого счастливого глупыша.

Хозяйка взяла пару пригоршней сухарей, залила их мясным бульоном, накрошила шалфея и сельдерея… проглотит и не заметит как. Ему, голодному, такая похлебка сейчас – самое то.

– Ешь давай.

– Спасибо, госпожа.

– Какая я тебе «госпожа», глупый! С какого раза запомнишь?

Улыбается… чисто кутенок сторожевого пса: встанет на задние лапы – так с тебя ростом будет, а сам щенок щенком.

Вот так взять и потрепать его за ушами.

Ты не мог читать.

Свободен до ночи, так, казалось бы, беги в Хранилище, глотай книги, как проглотил похлебку… нет.

Надо пережить произошедшее.

Пришел к себе, упал на кровать, обняв подушку, заснул мгновенно, но спал недолго: ты не устал.

Потом до самого вечера лежал с закрытыми глазами, вспоминая и Амон-Анвар, и Древо, и тронный зал.

Как поведать это отцу? Какие слова найти?

Хэлгон рассказывал в свое время, как трудно ему писать жене и сыну. События значат очень мало, а то, что в сердце… как облечь это в слова и передать бумаге?

Арахад пытался сочинить такое письмо.

Он должен передать отцу… поделиться с ним этим чудом. Как?

Весь вечер, всю ночь он размышлял.

Утром пришел в Хранилище, книги не открывал, сел писать.

– Пойдем поговорим? – раздался над ним голос Диора.

– Только не в сад, – добавил сын Барахира. – Там нас слишком легко услышать. Пойдем на Язык.

– Язык?

Диор кивнул, и ты сам понял, о чем он. Верх утеса, превращенный в огромную узкую площадку перед дворцовой площадью.

Ну да, как его иначе и назвать?

Там не окажется случайных слушателей, хоть об Амон-Анвар беседуй.

– Итак, Таургон.

Солнце оглушительно светит справа, и они, пройдя недалеко, останавливаются у северной балюстрады. Отсюда великолепный вид – на Анориен и дальше или вниз на все Ярусы, но тебе сейчас не до любования красотами. Твоя судьба – в руках этого человека, и ты готов принять ее.

Ты сердцем веришь: что бы ни предложил Диор, это будет наилучшим.