Ты обернулся, вскинул лук раньше, чем понял, что и как должен поймать.
Увидел серебристый взблеск в воздухе, выцелил движение, спустил тетиву.
Сбитая монетка упала на землю.
Трибуны на миг замерли, а потом взревели.
Гельмир в досаде бросил лук на землю, развернулся и ушел.
Прочие лучники ушли тоже. Им было проще: они-то не готовились весь год.
Ты стоял на поле, трибуны орали твое имя, и ты чувствовал себя последним мерзавцем: обидел хорошего человека.
Да еще и сам без настоящего состязания остался!
* * *
Но до этих событий еще три года. А пока наступает осень, твоя вторая осень в Минас-Тирите… ты знаешь, что надо не думать о Тинувиэли, не вспоминать ее, всё ушло и не вернется, окна того дома в Пятом ярусе темны, она живет в имении где-то на юге, и это хорошо, хорошо, что она не здесь, хуже не было бы, чем снова видеть ее.
Дни становятся короче, год назад этого не замечал, а сейчас досаднее некуда, столько времени будет пропадать, чем заниматься в эти бесконечные вечера, ну почему Хранилище запирают с заходом солнца, что за несправедливость?!
Вечер. Ты складываешь книги. Из зала все ушли; ты последний, как оно часто бывает.
К тебе подходит Серион.
– Я, конечно, поступаю против правил, – говорит старый хранитель, – но ты первый стражник, который сюда пришел за многие десятки лет. И ты дорожишь каждым часом. Поэтому – вот.
У него на ладони лежит ключ.
– Никому ни слова. Даже господину Диору. Приходи и уходи, когда надо. Дверь всегда запирай. Понял?
Слов нет. Только кивнуть благодарно.
Ты тратишь дни на сбор налогов, но теперь не жалеешь об этом: тебе принадлежат ночи.
Удивительно, как быстро люди привыкают ко всему: десяти лет под властью Паука не прошло, а словно так всегда было, и в страшные рассказы Денгара веришь только потому, что командир не станет врать.
За стенами – хмарь, ветер и дождь, а ты внутри, в бархатной черноте, и только два огня на столе, два огня – и книга между ними, черный орел на столе делает вид, что ничего не замечает, он занят делом: чистит перья, он тебя не выдаст, а ты не выдашь Сериона, а Денгар не спросит, где ты пропадаешь ночами, и Диор тоже не спросит, почему это ты успеваешь прочесть ничуть не меньше, чем летом, ты только взахлеб говоришь ему, что хорошо бы переписать для Арнора еще то и это, а он кивает: «Хорошо», и ни слова про «когда закончат предыдущее», на тебя трудится уже десяток писцов, судя по улыбке Диора – всё правильно, он доволен, вот и хорошо, а то ты чувствовал себя виноватым, отказав ему.
Весна.
Ясный, солнечный март. На удивление хорош.
А ключ у тебя никто не отбирает.
Спать, конечно, надо. Иногда. Ну так иногда ты и спишь. Но в этом радостном возбуждении просыпающейся природы тебе хватает двух-трех часов сна. Прочее – в Хранилище, а караулы – на отдых.
Сегодня тебе заступать на службу с восходом.
В зале становится светлее, еще светлее. Пора. Ты гасишь светильники, идешь к выходу. Отпереть дверь и потом запереть снаружи.
Дворцовая площадь.
Застывшая в утреннем холоде, как видение. Как живая легенда.
И сегодня – действительно живая.
Под Древом сидят трое.
На бортике фонтана, как на троне, высится Наместник Барахир. Ты первый раз видишь его так близко. Седая грива и борода, властное лицо. В руках, словно некий скипетр, тяжелая резная трость с головой харадского барса.
Он чуть щурится, но не от солнца, до восхода есть время. Он щурится хитро. Он доволен. Сегодня день его радости.
Рядом с ним сидит Диор. Тоже счастливый. Занят лишь происходящим, не замечает тебя. И хорошо, что не замечает.
А на траве… кто это?
В скромной темной одежде, безбородый, так что кажется юношей, хотя это молодой мужчина. Лицо светлое, ясное – такому доверишься безоглядно и будешь прав. Глядит на Наместника – влюбленный не смотрит на свою девушку с таким восторгом и нежностью.
Счастлив ты, Наместник Барахир, если тебя любят – так.
И счастлив Гондор.
Потому что рядом с Барахиром есть – он.
Не Паука в этот рассветный час позвал с собой Наместник. Денетор наверняка и не знает, что еще до серебряных труб встретились эти трое.
Значит, есть сила против Паука. Значит, дед не так доверяет ему, как сплетничают стражники. Да и откуда, в самом деле, простым горожанам знать о том, что происходит в семье Наместника.
Уйди потихоньку, незамеченный ими. Ты узнал больше, чем положено, и столько, сколько надо.
Скромный темноволосый человек под Белым Древом.
Надежда Гондора.
А назавтра с утра на Минас-Тирит лавиной обрушилось известье: Наместник Барахир отрекся от власти. Отдал жезл сыну.
«Но на самом деле…» – перешептывались гондорцы, и даже не очень-то и понижали голос иные. Стар и слаб, дела правления ему уже не по силам. Уже сколько лет страну держит не он, а Паук. А теперь всё станет совсем плохо. Единственная рука, которая могла его сдержать, ослабела, а Диор… нет, ему не справиться с племянником.
Ты молчал.
Ты не возражал. Ты знал: то, что было под Древом, – такая же священная тайна, что и Амон-Анвар.
Но солнце еще не успело добраться до ваших улиц, а стало не до разговоров.
Вниз помчались гонцы.
Кошмарный день для стражников.