Горечь и сладость любви

– Можно я пока книги посмотрю? – устремила на него умоляющий взгляд Клавдия.

– Конечно, – великодушно разрешил Ромашов.

Своего друга Яков нашёл не как ожидал, на кухне, а в прихожей.

– Мне нужно уйти, – сказал Андрей.

– Не понял! – брови Яши поползли вверх.

– Что тут непонятного, – почему-то начал раздражаться Данилов.

– Представь себе, ничего нет понятного! Ты приводишь ко мне незнакомую девушку.

– Я же вас познакомил, – перебил его Данилов.

– Благодарю! – Яков отвесил шутейный поклон. – Но позволь спросить тебя, мой загадочный друг, зачем ты её вообще ко мне привёл?

– Ну не к себе же мне её вести! – вспылил Данилов.

– Не понял, – снова протянул сбитый с толку Ромашов.

– Что ты заладил одно и то же: «Не понял, не понял!» Клава – подруга Веры!

– И что?

– А то!

– Теперь, кажется, понял, Вера тебя бросила…

– Типа того, – удручённо кивнул Данилов.

– И взамен прислала Клаву?

– Угу.

– А бедная девушка ни сном ни духом.

– Вот именно. Потом она, конечно, догадалась.

– И готова растерзать подругу? – усмехнулся Яков.

– Представь себе, нет. Она стала её защищать.

– Святая девушка! – Яков сложил руки на груди.

– Поэтому я и привёз её к тебе.

– Я должен утешить её?

– Думаю, что в утешении Клавдия не нуждается. Она сама кого угодно утешит.

– Но не тебя?

– Не меня. Просто пообщайся с ней. И прошу тебя, не обижай её. Я ей сказал, что ты мой лучший друг.

– Премного благодарен, – Яша снова поклонился, а потом велел: – Ладно, проваливай.

– Ты только…

– Иди, иди, мавр сделал своё дело, мавр может уходить. А мы уж тут как-нибудь сами разберёмся.

– Надеюсь, – обронил Данилов и, открыв дверь, шагнул за порог.

Когда Яков вернулся в комнату, в которой оставил девушку, то застал Клавдию сидящей на полу. Возле неё лежало несколько книг. Девушка читала одну из них. Она так глубоко погрузилась в процесс чтения, что не сразу услышала шаги вернувшегося Якова.

– Интересно? – спросил он и попытался взглянуть на обложку, но уже и так догадался, что там было написано – Ювенал Децим Юний.

– Очень, – ответила Клавдия. – У вас ещё дореволюционное издание.

– Совершенно верно.

– Я давно мечтала почитать его…

– К услугам современных любопытных существует интернет.

– Это совсем не то, – грустно покачала головой Клавдия.

– Ювенал, наверное, интересует вас как педагога в связи с ювенальной юстицией? – осторожно предположил он.

– Не совсем. Помните, у него: «Быстро осыпается недолговечный цветок жизни».

– Нам с вами ещё рано думать об этом.

– Об этом думать никому не рано и не поздно, – не согласилась Клавдия.

– Но сам Ювенал скончался восьмидесятилетним старцем.

– Предположительно.

– Насколько мне не изменяет память, его сослали в южный Египет в должности младшего офицера за то, что он осмелился высмеять в своей сатире любимца императора Домициана актёра Париса.

– Память вам не изменяет. Хотя есть и другие версии.

– Например?

– Хотя бы то, что в своей второй сатире Ювенал беспощадно выступал против гомосексуализма.

– Вы правы. Современной Европе это тоже пришлось бы не по вкусу.

– Хотя история с Парисом многое объясняет…

– И не говорите, – с энтузиазмом воскликнул Яков, – от этих Парисов одни неприятности, то Трою из-за них сотрут в пыль, то загубят талантливого поэта!

Клавдия посмотрела на Якова и поправила очки на носу, она пыталась понять, не подшучивает ли над ней Ромашов. Но вроде бы нет.

– Пушкин отзывался о его сатире как о беспощадном биче, так и говорил: «Ювеналов бич».

– Точно! – согласился Яков и процитировал наизусть строки из стихотворения Пушкина «Лицинию».

– А знаете, что меня в своё время больше всего потрясло? – спросила Клавдия.

– Что? – заинтересованно спросил Яков.

– То, что Ювенала переводил один из самых нежных и трепетных российских лириков Афанасий Фет.

– И впрямь удивительный факт, – согласился Ромашов. – Но, справедливости ради, сатира не всегда воспринималась как бич.

Клавдия внимательно слушала, она даже сняла очки и протёрла стёкла.

– Некогда слово «сатира» в латинском языке обозначало ежегодно преподносимое богам блюдо с разными плодами. В переносном смысле значило всякую всячину, в том числе и стихотворную, – продолжил он.

Этого Клавдия не знала и поблагодарила Якова за информацию.

– Да не за что, – небрежно повёл плечами Яков, но на самом деле он был польщён тем, что Клавдия умела искренне восхищаться и не строить из себя всезнайку.

«Необыкновенная девушка», – думал он. Она нравилась ему всё больше и больше.

– Вы не могли бы дать мне почитать эту книгу? – спросила Клавдия.

Яков замялся, и она тут же пошла на попятную:

– Понимаю, конечно, нет. Кто же разрешит выносить из своего дома такие ценности.

– Но вы можете читать её здесь! – с воодушевлением воскликнул Ромашов.

– Здесь? – озадаченно переспросила девушка. – Как это?

– Очень просто. Читают же люди книги в читальном зале, – охотно пояснил Яков.

– Да, конечно, – растерялась Клавдия, – но не могу же я у вас дневать и ночевать, – она попыталась охватить взглядом все книги, находящиеся в комнате.