Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Дорогой мой Владимир Ильич!

Что такое русская интеллигенция — я знаю не хуже Вас и — если Вы помните — был одним из первых литераторов России, который отнесся к ней резко отрицательно, так же отношусь до сей поры и не вижу причин изменить мое отношение в будущем.

Но, сударь мой, надо же, наконец, понять разницу между политиканствующей интеллигенцией и представителями интеллектуальных, научных сил страны, надо же провести черту разделения между говном Павла Милюкова и головой профессора Деппа, надо же понять, что одна цена Дану, другая — Бушу, что людишки из «Бесов» Достоевского — мелкосамолюбивые, завистливые, способные на всякие преступления ради честолюбия, покоя и уюта своего, не имеют ни йоты общего с проф. Туркиным, который произвел открытием своим полный переворот в деле книго- и хромопечатания. Человек, устраняющий совершенно свинцовый шрифт и всю современную типографскую технику, которая отравляла и убивала рабочих сотнями тысяч, — такой человек стоит не меньше любого реформатора в области политики.

Черт вас дери! — Надо знать, что Крогиус кадетом никогда не был и что он искренне большевик, а если не лезет к власти, к сытному куску, так это — из брезгливости, это потому, что около власти группируются профессора из черной сотни, авантюристы, жулики.

Из того, что Сергей Ольденбург[120] был когда-то секретарем Василеостровского района к<онституционно>-д<емократической> партии и даже министром при Вр<еменном> Правительстве> — не следует, что он и сейчас — кадет; это крупнейший ученый, превосходный работник, человек, умеющий смотреть на события объективным взглядом историка, и, зная его отношение к Советской Вл<асти>, я утверждаю, что он — не враг, а хороший помощник.

Поймите же, что на той, на белой стороне, — порядочных людей почти нет, ни одного крупного человека из мира ученых — все они остались по эту сторону, и не ради заговоров, а в искренней надежде, что новый строй даст им широкую возможность работать. И они — работают, за совесть, да!

Велите К<омиссариату> Нар<одного> П<росвещения> дать Вам краткий перечень открытий и изобретений, сделанных за время существования С<оветской> В<ласти>, и Вы убедитесь, что я прав, прав! Будучи опубликован, перечень этот имел бы огромное агитационное значение не токмо у нас, но и за границей, в Антанте.

Да, я невменяем, но я не слеп, я — не политик, но — не глуп, как — часто — бывают глупы политики. Я знаю, что Вы привыкли «оперировать массами» и личность для Вас — явление ничтожное, — для меня Мечников, Павлов, Федоров — гениальнейшие ученые мира, мозг его.

Вы, политики, — метафизики, а я вот, невменяемый художник, но — рационалист больше, чем вы.

В России мозга мало, у нас мало талантливых людей и слишком — слишком! — много жуликов, мерзавцев, авантюристов. Эта революция наша — на десятки лет; где силы, которые поведут ее достаточно разумно и энергично? Рабочий класс истребляется, — крестьянство? До сей поры оно еще не делало революций социалистических, — Вы думаете, сделает? «Блажен, кто верует, — тепло ему на свете», — а я в мужика не верю, считая его непримиримым врагом рабочего и культуры.

Ученый человек ныне для нас должен быть дороже, чем когда-либо, именно он, и только он, способен обогатить страну новой интеллектуальной энергией, он разовьет ее, он создаст необходимую нам армию техников во всех областях борьбы человеческого разума с мертвой материей.

Я говорю — сделайте подсчет всего, что совершено людьми науки за время существования С<оветской> Вл<асти> — вы встретите в этом перечне и уплотнение ткани рыбацких сетей, и открытие бациллы испанской болезни, революцию в области цветного печатания, интереснейшие домыслы в области химии пищевых веществ и т. д. и т. д. — Вас удивит количество и качество работы, совершенной людьми полуголодными, которых выселяют из квартир, оскорбляют всячески, таскают в тюрьмы.

Понятно недоверчивое и даже подозрительное отношение к представителям гуманитарных наук, но отношение к людям положительного знания я считаю варварским, дурацким, крайне вредным делу революции. Это — социальная революция, стало быть, пере<о>ценка всех ценностей — ну, да, я понимаю! Но, сударь мой — ценность положительного знания для Вас, марксиста, должна быть непререкаема, и Вам должно быть памятно и ясно, что именно положительное знание являлось, является, явится силою наиболее революционной; только разум, направленный в эту сторону, энергично двигает людей вперед, организуя их желания, потребности и бесконечно расширяя их.

Вот в чем дело. А искоренять полуголодных стариков-ученых, засовывая их в тюрьмы, ставя под кулаки обалдевших от сознания власти своей идиотов, — это не дело, а варварство.

И еще раз: одна вещь Викторьен Чернов[121], другая — доктор Белоголовый или Манухин[122]. Нет, Вы должны оценить иначе — выше — лучший мозг страны. И не смешивайте интеллигенцию политиканствующую с творцами интеллектуальной — научной энергии.

Деппа — выпустили, очень рад и благодарен. Освободите Терешина, Осипова — один из лучших хирургов, — Буша, Ольденбурга, Щербу и вообще — ученых.

Засим — пребываю невменяем до конца дней и крепко жму руку вашу. Вы тоже невменяемый господин.

А<лексей> П<ешков>[123]