Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В конце концов, Ленин и Горький до того разругались, что перестали общаться. Но после покушения на Ильича, устроенного эсеркой Фанни Каплан, их личные отношения возобновились и никогда уже больше не прерывались. Если временный разрыв с Лениным никак не отразился на статусе и бытовании Горького, то ссора с Зиновьевым, вылившаяся в откровенную вражду, стоила ему много испорченной крови и нервов. Все началось в том же 1918 году. Горький в печати не на шутку схлестнулся с Зиновьевым, который, заметим, вполне разумно, предостерег Горького от поношения крестьянства и деревни. Кроме того, «властелин Петрограда» был недоволен смакованием, как ему представлялось, Горьким эксцессов Революции, т. е. диких безобразий, повсеместно чинимых примкнувшими к большевикам солдатами и матросами. Сам Зиновьев вполне разделял горьковские взгляды на крестьянство, как реакционный, мелкобуржуазный класс, враждебный пролетариату. Но в условиях Гражданской войны, когда коммунисты опирались и на крестьянство, выступая под лозунгом союза с бедняком и середняком, публичные высказывания Горького ему, как политику, казались неуместными. Зиновьев посчитал своим долгом одернуть Горького-публициста, а тот огрызнулся и в своих «Несвоевременных мыслях» начал публичную полемику, весьма грубую по тону:

У него <Зиновьева — М. У] нет никакого права болтать ерунду о моих якобы «презрительных плевках в лицо народа». То, что ему угодно называть «презрительными плевками», есть мое убеждение, сложившееся десятками лет<…> я никогда не восхищался русской деревней и не могу восхищаться «деревенской беднотой», органически враждебной психике, идеям и целям городского пролетариата. Разумеется, вполне естественно, что, отталкивая все далее от себя рабочий класс, «немедленные социалисты» должны опереться на деревню, они первые и заревут от ее медвежьих объятий, заревут горькими слезами и многочисленные Горловы, которым необходимо учиться и слишком рано учить.

Г. Зиновьев сделал мне «вызов» на словесный и публичный поединок. Не могу удовлетворить желание г. Зиновьева, — я не оратор, не люблю публичных выступлений, недостаточно ловок для того, чтоб состязаться в красноречии с профессиональными демагогами. Да и зачем необходим этот поединок? Я — пишу, всякий грамотный человек имеет возможность читать мои статьи, так же как имеет право не понимать их или делать вид, будто не понимает.

Г. Зиновьев утверждает, что, осуждая творимые народом факты жестокости, грубости и т. п., я тем самым «чешу пятки буржуазии».

Выходка грубая, не умная, но — ничего иного от г.г. Зиновьевых и нельзя ждать. Однако он напрасно умолчал пред лицом рабочих, что, осуждая некоторые их действия, я постоянно говорю — что: рабочих развращают демагоги, подобные Зиновьеву;

что бесшабашная демагогия большевизма, возбуждая темные инстинкты масс, ставит рабочую интеллигенцию в трагическое положение чужих людей в родной среде;

и что советская политика — предательская политика по отношению к рабочему классу. Вот о чем должен бы рассказать г. Зиновьев рабочим [ГОРЬКИЙ (VI). С. 9].