Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Незачем говорить, что покойного писателя изображают сейчас в Москве непреклонным революционером и твердокаменным большевиком. Все это бюрократические враки! К большевизму Горький близко подошел около 1905 года, вместе с целым слоем демократических попутчиков. Вместе с ними он отошел от большевиков, не теряя, однако, личных и дружественных связей с ними. Он вступил в партию, видимо, лишь в период советского Термидора. Его вражда к большевикам в период Октябрьской революции и гражданской войны, как и его сближение с термидорианской бюрократией слишком ясно показывают, что Горький никогда не был революционером. Но он был сателлитом революции, связанным с нею непреодолимым законом тяготения и всю свою жизнь вокруг нее вращавшимся. Как все сателлиты, он проходил разные «фазы»: солнце революции освещало иногда его лицо, иногда спину. Но во всех своих фазах Горький оставался верен себе, своей собственной, очень богатой, простой и вместе сложной натуре. Мы провожаем его без нот интимности и без преувеличенных похвал, но с уважением и благодарностью: этот большой писатель и большой человек навсегда вошел в историю народа, прокладывающего новые исторические пути [ТРОЦКИЙ (V). С.74–75].

Напомним, что один из авторитетнейших свидетелей времени — эмигрантский писатель Марк Алданов, утверждал будто бы Горький обо всех коммунистических вождях, кроме Ленина, якобы

отзывался самым ужасающим образом — только разве что не употреблял непечатных слов (он их не любил) [АЛДАНОВ (IV)].

Судя по имеющимся ныне в научном обороте документальным материалам, обсуждавшимся выше, все было не так однозначно. Действительно, после Октябрьского переворота Горький рассорился до вражды с Григорием Зиновьевым, а и ко Льву Троцкому никогда не питал особой симпатии. Можно также согласиться с Алдановым [АЛДАНОВ (IV)], что не любил их Горький как личностей, а не страха ради иудейска. Впрочем, ссор из избы Горький предпочитал не выносить и, выехав на Запад, об обоих Вождях отзывался в положительных тонах, а Троцкого так даже называл — см. выше, гением.

Что касается Льва Каменева, Алексея Рыкова, Николая Бухарина или большевистских руководителей более низкого ранга — Анатолия Луначарского и Леонида Красина, которого Горький считал вторым (после Ленина) человеком в партии «по уму и таланту» [ГОРЬКИЙ. Т. 20. С. 553], то здесь, напротив, имели место и тесные политические связи, и близкие личные отношения, которые «не отличаясь интимностью, носили очень дружественный характер».

Об этом в частности свидетельствует их недавно извлеченная из подвалов спецхрана переписка, а также дошедшие до нас воспоминания современников[132]

.

С Рыковым Горький познакомился еще до Революции, в 1910–1911 годах, когда тот, обретаясь большей частью во Франции, приезжал к нему погостить на Капри.