Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Жаботинский уже все меньше готов обсуждать продукцию Горького с литературной точки зрения. В августе 1904 года в статье «Десять книг», где обсуждаются отбор из всей мировой литературы наиболее ценных и нужных книг и речь идёт о Горьком, Жаботинский предлагает устами одного из персонажей «подождать, переждать два — три поколения, прежде чем окончательно установить за данным писателем ту или другую художественную оценку. <…> Что касается <…> Горького, <…> то его общественное значение выяснилось уже теперь, и это значение, без спора, громадно. <…> Но относительно чисто художественной оценки Горького, оценки его таланта и его права на вечную память во храме всемирной словесности, в этом вопросе <…> не замечается единомыслия <…>. Тем более что тут ослепляет беспримерная, подавляюще-огромная общественная роль, сыгранная этим писателем, и не дает трезво и холодно всмотреться в самое зерно его таланта, очищенные, беспримесное, и определить без ошибки, что за сорт — первый или второй. Кто знает: может быть, пройдет лет двадцать, и яркое красочность, которые мы восторгаемся, потускнеет и останется просто среднего качества беллетристика».

<…>

То есть Горький сыграл общественную роль, но не его искусство. И, наоборот, в случае Чехова высокую общественную роль сыграло само чеховское искусство. Можно суммировать: О раннем Горьком много писали авторитетнейшие критики: Минский и Дорошевич, Михайловский и Меньшиков. Жаботинский в своих оценках раннего Горького, так же как и эти <…> критики, совмещает общественный энтузиазм с художественным неприятием безвкусицы, монотонности и тенденциозности Горького.

<…>

Жаботинский возражает, наперекор всем, что комплиментарная ложь Сатина, от которой пришла в экстаз общественность, — вредна человеку, в отличие от раздражившей прогрессистов лжи Луки — лжи во спасение, дающей надежду. Молодой автор, «похоронивший Горького», оказался вне «прогрессивного» лагеря (как когда-то Волынский) — а с правыми он не имел ничего общего. Превознося Горького за общественную роль, он <…> в то же время сражался <…> с консерватизмом корифеев направленческой журналистики — за индивидуализм, за право на собственное мнение <…> и утверждение самоценности искусства [ТОЛСТАЯ Е. (II). С. 226].

Став адептом борьбы за освобождение человечества, Жаботинский перенес акцент с абстрактных понятий — всечеловеческого, классового, на сугубо земную, конкретную цель — национально-освободительную борьбу своего собственного народа. Уйдя из марксизма и русской культуры, он полностью посвятил себя только «одной, но пламенной страсти» — сионизму. И, будучи национальным гением своего народа, как никто другой на этом поприще преуспел.