Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Это интервью, увидевшее свет в «Форвертс» 29 апреля 1922 года, произвело впечатление разорвавшейся бомбы как в России, так и на Западе — главным образом в эмигрантской среде. Основное внимание критиков различных ориентаций было обращено на то, что Горький осудил действия тех евреев-большевиков, которые, в его представлении, вмешиваются в такие чувствительные для русского самосознания политические акции советского режима, как изъятие церковных ценностей. Эта кампания проводилась с официально озвученной целью собора средств на приобретение продовольствия для населения голодающего Поволжья, и большевики-евреи участвовали в ней наравне со своими русскими товарищами. Будучи атеистами и интернационалистами, они, естественно, не видели ничего бестактного в их активности во имя государственных интересов, и уж тем более, никак не связывали ее с национальным вопросом. Но в восприятии Горького такого рода поведение евреев-большевиков являлось грубой бестактностью, глубоко задевавшей национальное достоинство великороссов.

Вместе с этим Горький — после «подсказки» Аша, осудил также и деятельность большевистских функционеров из Евсекции на сугубо еврейском поле, где евреи-большевики, яростно борясь с «буржуазным еврейским национализмом», подвергали гонению культуру на иврите, в частности еврейский театр «Габима». Однако тут для него мотивы их действий были понятны: свои обижали своих. То обстоятельство, что все антирелигиозные акции санкционировались партийным руководством, одинаково враждебным ко всем религиозным деноминациям страны, Горьким в расчет не принималось. Не учитывался этот фактор и мировой общественностью, которая с подачи белоэмигрантской антисемитской пропаганды охотно валила все прегрешения большевиков на евреев. Да и сам Горький отметил, что в понятийном клише «большевик — это еврей», он, как Ленин и другие видные русские большевики, также причисляется к еврейскому племени. Нельзя не отметить, что, будучи активным сторонником равноправия евреев, Горький, тем не менее, не приветствует их участие в управлении страной, ограничивая круг еврейской социальной активности в Советской России лишь экономикой. Это его видение еврейского участия в жизни страны, несомненно, было учтено Сталиным и последующими руководителями СССР. В их политике по отношению к советским евреям, последним дозволено было выказывать свои способности только в научно-промышленной и культурной сферах, да и то с определенными ограничениями, и не как собственно «евреям», что практиковалось по отношению к грузинам, армянам и др. народам, а исключительно в качестве «советских людей». Поскольку газета «Форвертся» читалась не только в Америке и Западной Европе, но СССР, в целом все комментарии можно разделить на две группы: резко отрицательные — советская (журнал «Жизнь национальностей») и русско-еврейская эмигрантская печать (например, журнал «Еврейская трибуна» от 22 июля и 7 сентября 1922 г.) и одобрительно — различного рода сионистские издания.

Крайне враждебной была реакция Советской и идишистской прессы. Одна из руководителей Евсекции Эстер Фрумкинаупрекала Горького за «участие в… заграничной травле евреев коммунистов за их самоотверженную борьбу против тьмы и фанатизма» (см.: Э. Фрумкина. Долой раввинов. М.: 1923. С. 40).

В Харькове был даже организован (по-видимому, Евсекцией) показательный заочный суд над Горьким, обвинивший его в антисемитизме (см.: «Суд над Горьким» в журнале «Сибирь — Палестина». Харбин: 1923, № 8, 23 февраля). Официальный орган наркомата национальностей, которым тогда руководил Сталин, еженедельник «Жизнь национальностей», тоже отреагировал на интервью, данное Горьким Ашу. Один из его редакторов И. Трайнин опубликовал в № 11 за июнь 1922 г. статью «От дерзания Буревестник к болоту обывателя». Он практически пересказывает все горьковское интервью подвергая его резкой критике [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 307–308].