Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

Выделю три основные группы положений обоих текстов, подтверждающих этот вывод. Во-первых, «alod»-«hereditas» предстает в памятниках как исключительное владение свободного человека[761]. Особенно последовательно эта идея проводится законодателем в «Баварской правде», в которой даже существует специальный закон, декларирующий нерушимость свободного статуса человека и неразрывно связанных с ним владельческих прав на «hereditas» (причем оно здесь фигурирует в значении «наследственное владение», а не «наследство»). Провозглашается, что от личной свободы и от наследственного владения человек может отказаться лишь по собственной воле или в случае совершения тяжкого преступления[762]. Сыновья свободного, рожденные от рабынь, могут получить наследство лишь в виде милости (здесь любопытна ссылка на источник — новозаветное «Послание к галатам», ссылка на которое, впрочем, на деле призвана лишь придать особую весомость провозглашенной норме), ибо наследство свободного может перейти лишь к свободным

[763].

Во-вторых, значимый момент (уже оговоренный применительно к «Баварской правде») касается содержания слова «hereditas» как владения — на это недвусмысленно указывается и в «Аламанской правде»[764].

В-третьих, хотя законы аламанов и баваров не содержат однозначного запрета передавать земельную часть наследства женщинам, абсолютное преимущество наследников мужского пола выглядит очевидным. Так, «Аламанская правда» рассматривает противоположный вариант как явление исключительно вынужденное и временное: предполагается, что реально землей, доставшейся в наследство женщинам, должны будут распоряжаться их мужья; наследницы же призваны выступать лишь в роли своеобразных посредниц[765]

. Согласно же «Баварской правде» вдове полагается лишь движимое имущество; остальное должно перейти к родственникам мужа; если их не найдется вплоть до седьмого колена, то земля должна отойти фиску[766]. Кроме того, отдельный закон посвящен наследственным правам сыновей лица, умершего или погибшего в военном походе[767].

Последняя норма, пусть и не столь непосредственно, как законы тюрингов, декларирует связь наследственного владения с системой военной организации. В «Аламанской правде» она параллелей не имеет, но, строго говоря, ни одно из ее положений не противоречит означенному принципу. Таким образом, за исключением этой небольшой оговорки, можно уверенно констатировать если и не идентичность, то несомненную близость положений «Салической правды» и латинских «варварских правд», изданных к северу от Альп в конце меровингского и начале каролингского времени.

* * *

Прежде чем вернуться к анализу текстов пиренейского происхождения, необходимо сделать ряд промежуточных выводов о содержании и основных этапах эволюции значения слова «hereditas» в источниках, сформировавшихся севернее Пиренеев на рубеже античности и Средневековья.

1. Специфически библейское значение латинского слова «hereditas» как «наследственное владение» («удел») (одновременно с его изначальным смыслом «наследство» как таковое) получило широкое распространение сначала в святоотеческих текстах, написанных на латыни, а позднее — приблизительно во второй трети или середине VI в. — стало проникать и в правовую терминологию меровингской Галлии. Можно указать на несколько взаимосвязанных причин этого явления. В их числе рост значения христианской литературы и ее понятийной системы на латинском Западе, а также постепенное возрастание роли клира в интеллектуальной сфере как следствие общей тенденции к христианизации культуры (которая, между прочим, затронула и область права). Кроме того, определенное значение имели и внутренние особенности эволюции римско-правовой терминологии, обусловившие потребность в термине, который, в отличие от унаследованных от классического римского права «possessio», «dominium» и «proprietas», обозначал бы само имущество (прежде всего недвижимое), а не только право на него.

Однако приведенный перечень причин, на который ранее неоднократно обращалось внимание в литературе вопроса, видимо, все-таки недостаточен для адекватного понимания существа исследуемого процесса. Проведенный мной сопоставительный анализ «варварских прав» свидетельствует о том, что, хотя воздействие перечисленных причин сказывалось на всей территории бывшей Западной Римской империи, однако в первые столетия Средневековья термин «hereditas» в его новом значении распространялся отнюдь не во всех западных областях, а лишь в тех, которые испытали более или менее значимое политическое и правовое влияние державы Меровингов. Видимо, поэтому интересующее меня значение исследуемого понятия не встречается ни в законах бургундов, ни в эдиктах лангобардских королей. Остается полагать, что расширение смысла термина «hereditas» было связано с необходимостью обозначения некоего нового, неримского по своим истокам, института и что этот институт был специфически франкским.