Несмотря на катастрофические последствия мусульманского завоевания 711–713 гг., нет оснований для утверждения о полном отсутствии преемственности между испано-готским и астуро-леонским (VIII — начало XI в.) периодами испанской истории. Применительно к интересующему меня аспекту — концепции наследственных владений — «hereditates» — об этом позволяет говорить ряд факторов. Прежде всего, речь идет о преемственности системы и принципов церковной организации, полностью сохранившейся в районах, не подвергшихся мусульманской оккупации, а затем последовательно воспроизводившейся на территориях, которые присоединялись в ходе Реконкисты. В этом смысле тот факт, что интересующее меня значение слова «hereditas» в предшествующих периодах фигурировало почти исключительно в текстах церковного происхождения, представляется принципиально важным. Более того, следует учесть, что в астуро-леонский период, когда крупнейшие культурные центры вестготского времени (Толедо, а также Севилья, Кордова, Картахена, Валенсия и др.) оказались вне земель, контролируемых христианами, роль Церкви во всех основных сферах культуры (включая сферы права и делопроизводства) оказалась как будто еще более значительной, чем в предыдущее столетие.
Если же говорить о влиянии концепции наследственного владения, отраженной в «варварских правдах» «франкского» ареала, в которой связь означенной категории владений с системой военной организации и статусом свободного мужчины-воина прослеживалась наиболее четко, то здесь надо обратить особое внимание на географические очертания земель, составивших территориальное ядро Астурийского, а затем Астуро-Леонского королевства.
С одной стороны, вне его границ оказались наиболее франкизированные Нарбоннская Галлия (Септимания) и северо-восток полуострова (будущая Каталония), вошедшие в состав державы Каролингов и частично составившие каролингскую Испанскую Марку. Однако, с другой стороны, наряду с собственно Астурией территориальное ядро формирующегося королевства составили земли Кантабрии, никогда не подчинявшейся маврам и в полной (или, по меньшей мере, значительной) степени сохранившей административную и социальную организацию вестготского времени. Именно из Кантабрии происходил настоящий родоначальник династии астуро-леонских королей, третий правитель Астурии Альфонсо I (739–757), зять основателя королевства легендарного Пелайо (ок. 718–737) и муж дочери последнего, Эрмизинды[835]
. Альфонсо I являлся сыном дукса Кантабрии Петра, прямого потомка Леовигильда (568–586) и Реккареда Католика (586–601), что важно уже само по себе. Между тем (как уже указывалось выше) в начале VII в. Кантабрия находилась под прямым управлением франков.При всей значимости астурийского неоготицизма[836]
связь Астуро-Леонского королевства с традициями вестготского времени, разумеется, не была абсолютной, хотя несомненно существовала. Об этом говорят данные источников, в частности «Хроники Альфонсо III» (конец IX в.), автор которой утверждает, что в начальный период Реконкисты на северо-западе полуострова осела значительная часть уцелевшей знати готской эпохи, которая покинула территорию, занятую маврами[837]. Кроме того, начавшиеся со времен правления Альфонсо I набеги в область севернее р. Дуэро сопровождались массовым переселением на север жителей этих мест[838]. Косвенно об этнической принадлежности многих из них говорит сохранившееся за этим районом название Готские Поля: именно здесь во второй половине V–VI в. наиболее компактно расселялись воины-готы — в непосредственной близости от некогда существовавшего готского лимеса у границ королевства свевов (соответственно, там сосредоточена подавляющая часть вестготских некрополей, выявленных на территории Испании)[839].Очевидные германизация, варваризация социокультурного климата астуро-леонского времени по сравнению с предшествующей эпохой кажутся очевидными и логичными. Королевство, сложившееся на землях, далеко отстоявших от важнейших культурных центров античного времени и пережившее катастрофический коллапс, вызванный мусульманским вторжением, утратило ту живую (пусть и постепенно ослабевавшую) связь с римским прошлым, которую даже в конце VII — начале VIII в. все еще сохраняла испано-готская монархия. Применительно к реалиям общества, все более глубоко варваризировавшегося, в том числе на уровне самосознания его культурной и социальной элиты [о чем говорит быстро прогрессировавшее распространение в ее среде германской (готско-свевской) антопонимики и абсолютное преобладание германского элемента в топонимике эпохи ранней Реконкисты[840]
], доминирование вульгарно-правовой концепции наследственного владения, лишь косвенно связанной с римско-правовым восприятием наследственного права, выглядело достаточно органично.