Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

Склонность к уточнениям (порой даже излишним и тяжеловесным) характерна для ранней старокастильской прозы, с ее еще незрелой стилистикой[1279]. Впрочем, в данном случае эта особенность является для историка скорее плюсом, чем минусом. Становится понятным, во-первых, что «самопосвящение» в рыцари Фернандо III отнюдь не было правилом, а во-вторых, что посвящение в рыцари тесно сопрягалось со вступлением в отношения вассалитета. Последнее представляется наиболее важным, и не только потому, что объясняет сознательное нежелание молодого короля Фернандо III уклониться от вассальных обязательств (вспомним, что в системе рыцарского воспитания посвящение в рыцари было естественным шагом в отношениях воспитателя-сеньора и воспитанника как потенциального вассала).

Для местных рыцарей равнозначность актов посвящения и вступления в отношения вассалитета была, по-видимому, общей нормой[1280]. Во всяком случае, в той части разобранной ранее привилегии Альфонсо X (1264 г.), которая обращена к куэльярским рыцарям, король предоставляет дополнительные права тем из них, кто приняли посвящение от него и от его инфанта-наследника и, следовательно, стали их вассалами

[1281]. О том же, пусть и без непосредственного употребления слова «вассал», свидетельствует и реплика, вложенная авторами «Первой всеобщей хроники» в уста знаменитого рыцаря Сида Кампеадора, однажды вспомнившего о том дне, когда он стал обладать «конем и оружием, которые мне вручил король дон Фернандо (Фернандо I, король Кастилии и Леона (1035–1065). — О. А.), который посвятил меня в рыцари»[1282]

.

Между тем, как было показано выше, получение коня и оружия нередко являлось целью вступления в отношения вассалитета, по меньшей мере для низшей страты рыцарей. До конца XII — начала XIII в. она была широко распространена и за Пиренеями (что отмечает, в частности, Р. Фоссье[1283]) и, по существу, представляла собой главную экономическую основу отношений вассалитета. Ее правовая регламентация устанавливалась «Королевским фуэро», изданным тем же Альфонсо X: если посвященный в рыцари до истечения годичного срока уходил от посвятившего (и, соответственно, ставшего его сеньором), то разрывавшему узы следовало возвратить ему все полученное от него ранее (по прошествии года возвращались лишь конь и оружие, но не деньги, полученные в качестве платы)[1284].

* * *

Лишь учтя все эти процессы, можно вернуться к началу, а именно к роли «историй» как формы фиксации элементов рыцарского самосознания. Огромная работа, проведенная исследователями к настоящему времени, позволяет четко уяснить смысл термина «estorias», употребленного в том фрагменте «Партид», о котором говорилось выше (т. e. 11.21.20). Закономерным итогом политико-культурной программы «ренессанса XIII в.», инициированного Альфонсо X Мудрым[1285], должно было стать составление двух дополнявших друг друга обширных «estorias» — «Всеобщей истории» и «Истории Испании», работа над которыми велась уже в царствование отца «Императора культуры» — Фернандо III Святого. Первый труд, излагавший события от сотворения мира, удалось завершить еще при жизни Альфонсо X[1286]

. Второй, едва ли не более глобальный, начатый около 1270 г., так и не был закончен.

В начале 60-х годов XX в. его судьбу подробно проследил Д. Каталан Менендес Пидаль, давший полное описание всех сохранившихся рукописных версий[1287]. Подводя итоги огромной работы, проделанной его предшественниками (прежде всего Р. Менендесом Пидалем), он пришел к выводу о том, что материалы, собранные в процессе подготовки «Истории Испании», легли в основу ряда испанских и португальских хроник конца XIII–XV в., наиболее ранней из которых является «Первая всеобщая хроника»[1288]. В свою очередь, весь комплекс (включая и эту хронику) не мог бы появиться без многочисленных источников, начиная с сочинений античных авторов: в этом смысле «История Испании» выступала как культурный проект колоссального значения, в определенном смысле даже как результат всего развития кастильской культуры в период, предшествовавший «ренессансу» Альфонсо X.

Следует заметить, что каждое из свидетельств, привлеченных компиляторами, имело и собственную судьбу, причем далеко не все источники хронистов изначально возникли в письменной форме. Нередко они складывались в виде устной традиции. Она могла отразиться в «Первой всеобщей хронике» непосредственно. Но чаще ее анонимные составители пользовались какими-то письменными фиксациями устных сказаний, как латинских, так и старокастильских. Вне зависимости от формы бытования, эта устная традиция отражала идеальные модели рыцарского поведения. Их распространение должно было способствовать развитию сословной идентичности рыцарства в не меньшей степени, чем особенности материальной жизни или ритуалы.