Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

В итоге «История Испании» была доведена лишь до эпохи мавританского завоевания (начало VIII в., гл. 633). Вся дальнейшая работа велась уже во времена Санчо IV (1282 (1284) — 1295). В отличие от отца, он не уделял этому делу сколь-нибудь значительного времени. Соответственно, масштабный историографический проект усох до размеров хроники (пусть и весьма значительной по объему). Правда, и после этого использовались ранее заготовленные материалы, но они применялись гораздо менее творчески, чем ранее. После 982-й (максимум 985-й) главы изложение основывается лишь на двух источниках — уже упоминавшихся хрониках Луки Туйского и Родриго Толедского, а главы 1050–1135 представляют собой лишь старокастильский перевод текста последнего[1316]. Так вот: и сюжет, о котором рассуждает Н. Дайер (интерпретация биографии Альфонсо VIII), и история о первых судьях Кастилии, являющаяся предметом анализа Ж. Мартэна, располагаются (NB!) именно после 633-й главы. Так не скудностью ли источников объясняются прежде всего манипуляции с «ножницами и клеем»? Главное же то, что Санчо IV проводил курс, мало согласовывавшийся с централизаторскими устремлениями его отца

[1317]. Так под какую же политическую линию подстраивались хронисты, создававшие упомянутые разделы «Первой всеобщей хроники»?

С учетом сказанного гораздо более взвешенной представляется точка зрения английского историка П. Лайнхэна[1318]

. Обращая внимание на синтетический характер «Истории Испании» Альфонсо X, он акцентирует ее морализаторскую и дидактическую функцию, заявленную уже в «Прологе» и полностью соответствующую духу закона Part. II.21.20[1319]. Принципиальное же отличие «Истории…» от ее непосредственных латинских предшественников исследователь усматривает как в выдвижении ее авторами нового представления о содержании самого понятия «Испания» («от этнического к территориальному»), так и в ориентации на иную аудиторию, способную воспринять текст на разговорном языке

[1320].

Приняв во внимание эти замечания, я хотел бы прежде всего указать на генерализующий характер «Истории Испании», вобравшей в себя самые разнородные источники. В их числе стоит выделить те, которые в наибольшей степени отражают черты рыцарской сословной идентичности, а именно устные предания и эпические памятники, включая такие известные, как «Песня о моем Сиде», «Поэма о Фернане Гонсалесе» и др. Можно указать и на прямую связь с традициями лирики трубадуров, по меньшей мере в том, что касается восприятия культа Сантьяго. Формы включения всех этих текстов в ткань исторического повествования исследуются уже давно и продолжают изучаться в настоящее время. В связи с этим особенно значимыми для меня являются выводы И. Фернандес-Ордоньес, М. де-ла-Кампа, С.Г. Армштеда, Дж. Ди Стефано[1321]

, рассматривающих исторические труды Альфонсо X как закономерный результат всей литературной и законотворческой деятельности «Императора культуры».

Опираясь на достигнутое моими предшественниками, остановлюсь на сюжете, еще не удостоенном должного внимания со стороны исследователей. Он представляет собой эпизод, включенный в описание событий 1243–1248 гг. Эти даты ограничивают период, не освещенный в пространных латинских хрониках второй трети XIII в. («Латинская хроника королей Кастилии» и «Всемирная хроника» Луки Туйского оканчиваются 1236 г., а хроника Родриго Хименеса де Рада доведена до 1243 г.). Между тем составители «Первой всеобщей хроники» продолжили повествование, закончив рассказ описанием взятия Севильи. Сообщая о том, что произошло после 1243 г., хронисты могли опираться на краткие анналы, позволявшие установить лишь общую систему хронологических координат. Не приходилось надеяться ни на пространные исторические, ни на эпические памятники. Едва ли могла помочь и собственная память авторов: с момента событий прошло не менее 40 лет (они писали в конце 1280 — начале 1290-х годов). Следовательно, хронисты опирались главным образом на аморфный корпус устных преданий, выбирая из него то, что они считали не только правдоподобным, но и относящимся к «memorabilia gesta».