Город потерянных

Беспощадные морские волны бросали меня и Кира на острые камни, наслаждаясь, как их вода медленно окрашивается в темно-бордовый цвет. Соленая вода затекала в открытые раны, они щипали, доставляя нам неимоверную боль. Море то забирало нас под воду, то снова, с утроенной яростью, бросало на острые глыбы, целясь прямо в сердце.

Кир рвал на себе волосы, до крови кусал костяшки пальцев и проклинал всех богов, чьи имена он только сумел вспомнить. Я стояла неподвижно. Слезы сами катились по щекам, насквозь пропитывая ткань худи и футболки.

Соньки больше нет.

И снова боль… Тупая и ноющая, где-то в глубине сердца, заставляющая подкашиваться ноги и терять над собой контроль…

Я не выдержала и, прижавшись к Дэвиду, разревелась.

На мое удивление, он не оттолкнул меня, лишь сильнее приобнял, поглаживая мои волосы.

Когда волна моего бессилия немного стихла, он вздохнул.

– Волны кидают вас об острые камни, потом снова уносят вглубь, потом снова кидают, потом снова уносят…

Я отодвинулась от него:

– Что?

– Мне знакомо это чувство, – он закрыл глаза, очевидно, предаваясь воспоминаниям об Эмили. – Я знаю, что ты сейчас испытываешь. Надеюсь, ваша Сонька найдет себе достойное пристанище здесь.

Я ничего не ответила.

А потом заморосил кислотный дождь.

Он падал на нас, обжигая открытые участки кожи и разъедая в нашей одежде дырки. Спустя пару минут все мое тело саднило и ныло, но я не обращала на это внимание как на должное, потому что горе стояло пострашнее какой-то дурацкой кислоты.

– Самый быстрый способ перестать думать о Соньке, – Дэвид замолчал. Перешел на шепот, очевидно, боясь, что Кир услышит его и озвереет еще сильнее. – Это забыть ее. Там ей легче.

– Говоришь это так, будто ты в этом уверен, – шмыгнул носом Кир, все-таки услышавший его предложение.

– Я в этом уверен. – Он вздохнул. – Там ей легче.

И мы стояли под кислотным дождем, чувствуя, как нашу кожу потихоньку обжигают ядовитые примеси в каплях воды, оплакивая потерю, не говоря больше ни слова.

Мы стояли, и каждый из думал о чем-то своем, вспоминая Соньку.

Мы надеялись, что там ей будет легче.

Мы легли спать поздно ночью, но сон никак не лез мне в сознание. Поэтому я лежала на прогнувшейся кровати, на которой буквально день назад лежала Сонька, и пыталась привести свои мысли в полный порядок. До меня наконец-то дошел смысл слов призрака, который разбудил меня той роковой ночью. «Она» – это Сонька, «скоро» – ее смерть.

Она подходит ко мне и прижимает к себе, мы обнимаемся, я слышу стук ее сердца. И она говорит мне: «я жива, зачем ты закопала меня, Аза», и я просыпаюсь с криками и в поту.

Почему же я уделяла так мало времени Соньке?

Последние пару дней мы общались не как подруги детства, а как напарницы, причем люто ненавидящие друг друга – коротко, обрывками фраз, мимолетно.

А она все прижимает меня к себе и плачет: «Аза, Аза Джонсон, зачем ты закопала меня?». Я пытаюсь ей сказать, что она умерла, но она не слышит меня. Ее слезы пропитывают мою майку, и она повторяет и повторяет одну-единственную фразу.

Я не сомкнула глаз за эту ночь ни разу. В конце концов, поняв, что эта ночь для меня обернется круглой бессонницей, я аккуратно покралась через спящих на полу парней, и, выходя на крыльцо, села на ступени. Прохладный воздух тотчас облепил меня со всех сторон, ветер взъерошил немытые волосы. Королевство за теплый душ и новое белье – мелькнула в голове мысль.

Мне не представлялось возможным описывать Богу все то, что творилось у меня в голове, и поэтому я просто стала отковыривать ногтями облупившуюся краску с перил. Если бы я попыталась, я не смогла описать даже бы и половины боли, которая была в моем сердце тогда. Раз уж Соньки не стало, завтра нам предстояло снова возобновить свой путь, чтобы как можно быстрее вернуться в Шарлотт и закончить этот долбаный сумасшедший квест.

Но я даже не представляла, как мы справимся без того, кто подал нам такую огромную надежду…

***

– Шесть пачек сока хватит?

Кир хмурым взглядом окинул Дэвида, и возвращаясь к собиранию продуктов и вещей в дорогу, на пальцах показал число семь.

Похоже, не одна я не спала всю ночь.

Кир не спал, но, когда я ушла, он, вероятнее всего, снова ударился в тихий плач. Это подтверждали и его затравленное выражение лица, и огромные синяки под его глазами, вполне сходными с синяками глубокого алкоголика. Мы собирали вещи молча, тщательно взвешивая каждый грамм и прикидывая в мозгу, сколько мы еще сможем унести. Я не раз возвращалась к замурованным в банки зародышам, но парни всячески отодвигали меня от заветного комода и заставляли собирать вещи дальше.

В конце концов, я сдалась.