Города на бумаге. Жизнь Эмили Дикинсон

В ящик своего письменного стола она складывает стихи, нацарапанные вот так, наспех, на клочке какой-нибудь обертки. Когда она достает их оттуда, то узнает по запаху: некоторые пахнут мукой, другие испускают ароматы перца или грецкого ореха. Ее любимое стихотворение пахнет шоколадом.

Чтобы прогулка была в сто, в тысячу раз интереснее, чем накануне, нужно всего лишь каждый день гулять по одному и тому же саду.

Однажды под кучей листвы она увидела семейство ежей, смешно свернувшихся клубком и выставивших наружу иголки, как и положено ежам.

В другой раз дрозд вытащил из земли прямо у нее под ногами земляного червя, такого длинного, что тот разорвался, пока его тянули. Дрозд склевал половину, а другая продолжила жить своей половинкой жизни.

А как-то вечером, весной, шел такой сильный дождь, что капли, упав на землю, тут же выскакивали из нее, словно гвóздики, и казалось, будто дождь идет из-под земли.

Когда-то в течение многих месяцев она гуляла вместе с Софией, и теперь ее смех остался в ветвях яблонь и зарослях циннии.

Однажды в ноябре первый снег начал падать именно тогда, когда она, удивленная, запрокинула лицо к небу – первый снег каждый раз был первым.

А как-то утром она увидела сороку, которая держала в клюве золотой браслет.

Дни наслаивались один на другой, словно несколько листов кальки, составляя единую многослойную картинку: ежи, дрозд, сорока, снег сопровождают теперь каждую их прогулку. Именно «их», они – это Эмили и воспоминания о Софии.

Пока Эмили гуляет по саду, Мать входит в ее комнату, дверь которой всегда закрыта. Здесь идеальный порядок: стеганое одеяло покрывает безупречно расправленные простыни, подушка без единой складки, – можно подумать, это келья монашки.

Мать открывает ящик в поисках сама не знает чего. Она никогда не страдала излишним любопытством, это гнусный порок, но в святилище дочери ее ведет чувство долга: она делает это неохотно, против воли, все в ней сопротивляется этому обыску.

В ящике письменного стола скопились клочки бумаги, заполненные тонким почерком Эмили, который учитель в Маунт-Холиок когда-то сравнил с отпечатками лап доисторических птиц, представленных в музее этого заведения. Услышав такое сравнение, ее супруг удивленно нахмурил брови, а она сама слегка встревожилась. Что это за девочка, которой взбрело в голову писать, как птица – к тому же давно исчезнувшая?

Она хватает первый клочок бумаги, явно оторванный откуда-то наспех, вертит его в руках. На одной стороне записан рецепт пряника – не того ли самого, что прошлым летом принес Эмили победу в кулинарном конкурсе, который каждый год организует город? А на другой – цепочка слов, на первый взгляд никак не связанных друг с другом. Текст, словно насечками, испещрен длинными тире.

Может, это какой-то список?

Я считаю – пересчитываю —Первым Поэт – затем СолнцеЗатем Лето – Затем Небо ГосподнеИ вот – список готов —

Она недоуменно перечитывает еще раз: что за странное заклинание! Потом осторожно кладет листок на место вверх той стороной, где рецепт, и на цыпочках выходит из комнаты.

1 кварта муки

½ чашки сливочного масла

½ чашки сливок

1 чайная ложка имбиря

1 чайная ложка соды

1 чайная ложка соли

Все залить патокой

Остин и Сьюзен строят дом на земле, примыкающей к Хомстеду, буквально в двух шагах от их большого дома. Соседи стучат в дверь друг другу по десять раз на дню: что-то показать, одолжить книгу, принести еще теплый пирог, вернуть лупу, уточнить рецепт, передать гравюру, о чем-то спросить, сообщить новости, оставить партитуру. Из Хомстеда в Эвергринс ведет тропинка. Она тоже торопится.

* * *

Эмили наблюдает за ними из окон гостиной и столовой: они похожи на фигуры китайского театра теней, только в человеческий рост. Она следует за ними до самой спальни, потом отворачивается. Ей не нравится представлять их на смятых простынях. В мечтах она предпочитает складывать их, как кукол, в коробки, где они лежат, спокойно распростертые, словно цветы для будущего гербария, придавленные книжными страницами.

Сад больше по размеру, чем все галактики, вместе взятые, в которых не может быть столько муравьев, столько цветов и былинок. Это целая вселенная, ограниченная с юга широкой дорогой, с востока сосновой изгородью, с запада поместьем Эвергринс, а с севера поколениями семейства Дикинсон, родившихся и похороненных на этой земле, куда первый из них, Натаниэль, прибыл в 1630 году, вместе с Джоном Уинтропом и семью сотнями других пуритан[6]. Флот насчитывал одиннадцать кораблей:

«Арбелла», «Талбот», «Эмброуз», «Драгоценный камень», «Мэйфлауэр» (не тот, другой), «Кит», «Успех», «Чарльз», «Уильям и Фрэнсис», «Хоупвелл» или «Испытание», но история не сохранила названия того из них, на котором приплыл их прадед Дикинсон.