Гостиница тринадцати повешенных

Углубившись, как простой поэт, в чтение своих произведений, которые, будучи переписанными красивым почерком и на великолепной бумаге, казались ему еще более привлекательными, Ришелье забыл, что он не один.

Отцу Жозефу, похоже, не совсем нравились подобные мечтания, и он взялся спустить министра с высот Парнаса…

– Монсеньор, – сказал он, – господин Лафемас здесь.

Ришелье поднял голову.

– А! – произнес он сухо. – Действительно. Ну, что у вас такого спешного, господин де Лафемас?

– Дело мое нельзя назвать спешным, монсеньор, – отвечал Лафемас, приближаясь. – Но, считая всякое ваше желание для себя законом, я поспешил явиться сообщить его преосвященству, что… кажется, нашелся человек, достойный заменить умершего Лафейля.

– Вот как! – произнес Ришелье, тщательно сложив и не менее тщательно поместив на стол возле себя переписанную пьесу. – Так дело идет о замещении Лафейля? И кто же такой этот ваш протеже, господин де Лафемас?

– Я еще не спрашивал его об этом, зная, что вы, монсеньор, любите сами расспрашивать поступающих к вам на службу.

– Однако вам известно, по крайней мере, его имя?

– Его зовут Паскаль Симеони.

– Паскаль Симеони! Вовсе не дворянское имя! А вы знаете, что поступить ко мне на службу может только человек благородного происхождения?

– Это правда, монсеньор. Но я убежден, что господин Паскаль Симеони непростого рода. Во-первых, по наружности он весьма приличен: высокого роста, хорошо сложен, с красивым и умным лицом. Ко всему этому храбр и ловок.

– Храбр и ловок… это-то вам откуда известно?

– Мы познакомились с ним со шпагой в руке, монсеньор.

– А! Когда же это?

– Только что.

– Кто же вышел победителем?

Лафемас немного замялся… но уже эта нерешительность сама по себе была достаточным ответом.

– Он! – воскликнул Ришелье. – Ого! В таком случае я понимаю вашу поспешность завербовать его. Умная политика! Из учителя вы хотите сделать себе друга! Ну, где же этот господин, который проявил себя таким молодцом?

Несколько оскорбленный таким истолкованием своей преданности, Лафемас довольно развязно отворил дверь и знаком предложил Паскалю Симеони войти…

Паскаль повиновался.

Ришелье тем временем снова принялся оглаживать своих кошек, что дало искателю приключений возможность рассмотреть эту замечательную личность, малейшее движение которой приводило в трепет всю Францию. Широкий лоб с уже начавшими седеть волосами на висках; большие глаза, бледное и удлиненное лицо, заканчивающееся небольшой остроконечной бородкой, тонкие, почти невидимые губы, которые обрамляли изящные усики и эспаньолка, модное украшение того времени, – вот какой была эта голова.

По всей видимости, министр отвлекся намеренно, – чтобы дать вошедшему время оправиться от волнения, очень естественного в его присутствии, или же иметь возможность самому тем временем рассмотреть его украдкой.

Наконец, посмотрев прямо в лицо искателю приключений, он произнес отрывисто:

– Вы хотите поступить ко мне в гвардию, сударь?

– Нисколько, монсеньор, – спокойно отвечал Паскаль Симеони.

– Как – нисколько?

– Именно так, монсеньор, нисколько. Я человек простой… сын купца… и мне смешно было бы добиваться чести поступить к вам на службу в числе дворян.

Молния не поразила бы Лафемаса сильнее, чем это известие. Бледный, с полуоткрытым ртом, он пожирал своего протеже испуганным взором. Отец Жозеф и даже сам Ришелье были в высшей степени изумлены таким ответом; первый, однако, выражал свое удивление иронически, тогда как последний готов был разразиться гневом.

Между тем Лафемас, несколько опомнившись, бросился к Симеони.

– Как, сударь! – вскричал он. – Так вы не…

Но кардинал остановил его жестом, и начальник ловкачей отступил и умолк.

– В таком случае, сударь, зачем же вы явились сюда? – спросил Ришелье у Симеони. – Зачем предстали передо мной, если, вопреки тому, что сказал Лафемас, не желаете преуспеть на этом поприще?

– Я пришел сюда потому, что господин де Лафемас предложил мне это, – отвечал Паскаль совершенно спокойно. – И как бы ничтожен я ни был, я все-таки не смог устоять перед искушением хоть раз в жизни увидеть вблизи величайшего человека Франции.

Эти слова несколько смягчили гнев Ришелье.

– А! Так вот какова настоящая причина вашего демарша! Весьма лестно, хотя я и не вполне могу поверить таким похвалам простолюдина. Они несколько отличаются от той ненависти и зависти, которые проявляют по отношению ко мне большинство дворян. Могу я узнать, за что вы меня так уважаете?