Гостиница тринадцати повешенных

– Как, вы не понимаете? – продолжал он со своей нехорошей улыбкой. – Действительно, трудно предположить, что человек, которому вы не сделали ничего плохого и который сам, со своей стороны, желает вам одного лишь добра, может, чисто из прихоти, портить вам жизнь. Что ж, я объяснюсь насчет этого, моя прелестная тетушка, объяснюсь в двух словах. Я вас люблю, слышите! И люблю вас не так, как должен любить свою тетушку племянник, но как любовник любит свою возлюбленную – до страсти, до бешенства, до неистовства! И я вас полюбил с первого дня, как увидел!.. С первого дня! Понятно ли вам теперь, как случилось, что, сначала распаленная вашим равнодушием, затем доведенная до отчаяния вашим браком с моим соперником!.. – и каким соперником! – моя любовь превратилась в неистовую злобу! Но я ничего не мог предпринять против вас до тех пор, пока вы не сделались баронессой де Ферье… Когда вы здесь выходили замуж, я там, в Париже, целую ночь провел за составлением планов отмщения, за настоящее – в будущем!

– И ваша месть состоит в том, чтобы отнять у меня расположение мужа? – прошептала я, леденея от ужаса. – Мою тихую жизнь превратить в адские мучения?

Фирмен Лапрад покачал головой.

– О! Прелестная тетушка, – воскликнул он, – лишь от вас зависит, превратится ли ад в рай.

– Что же я должна для этого сделать?

Он подошел ко мне со сверкающим взором, с протянутыми руками…

– Ах! – вскричала я, бросаясь от него в страхе, – только тут я его поняла! – Нет! Нет! Лучше тысячу раз ад без вас, чем рай с вами! Презренный! И вы не боитесь, что небо обрушится на вашу голову в наказание за вашу преступную любовь?

– Небо устроено прочно, – сказал он мне, пожав плечами.

– Но что, если я расскажу вашему дяде все то, в чем вы осмелились мне признаться?

– Он вам не поверит!

– Не поверит? И почему же?

– Потому, что он любит меня безгранично; и, любя меня безгранично, считает меня образцом всех добродетелей. К тому же предубежденный против вас стараниями вашего покорнейшего слуги, он даст совершенно иное толкование вашим словам.

– Иное толкование?

– Да… Я его убедил, что вы завидуете моему счастью… его любви ко мне… Завидуете его щедрости ко мне!

– О!.. Стало быть, если я открою ему ваше гнусное поведение…

– Он сочтет его клеветой!

– Вашу преступную любовь?

– Клевета!

– Низкий, подлый вы человек! Однако же господин де Ферье все еще любит меня, что бы вы ни говорили! А если я сумею убедить его, что вы гнуснейшая тварь?

Фирмен Лапрад снова улыбнулся, на сей раз еще более зловещей улыбкой.

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что вам когда-нибудь удастся заиметь над ним эту власть, прелестная тетушка, – возразил он. – Но если по какому-нибудь случаю вы и сумеете убедить моего дядю в необходимости выгнать меня…

– То?

– То… помните… мне будет жаль его… вас… себя самого! Что я сделаю, я еще не знаю, но уверяю вас: я не уйду, не отомстив! И отомстив жестоко!

* * *

– Однако это какое-то чудовище, а не человек! – вскричал Паскаль Симеони, не в силах более сдерживать негодования. – Как!.. Он не скрыл от вас и того, что в случае, если вам удастся выйти победительницей… он не остановится… даже перед убийством… убийствами!

Анаиса де Ферье хотела ответить, но лихорадочное волнение, поддерживавшее ее до сих пор, вдруг исчезло, и бледная, дрожащая, она вновь упала в кресло.

– Довольно, сударыня, вы достаточно сказали мне для того, чтобы я знал, как мне теперь действовать. Впрочем, еще два слова… Только прежде успокойтесь! Вам теперь нечего бояться! Теперь, когда вы уверены, что у вас есть друг, который постоянно будет оберегать вас!

Баронесса обратила к нему кроткий взгляд, полный признательности.

– Это правда, – прошептала она. – Вы меня не покинете, я в том уверена.

– Я вас никогда не покину, сударыня! Никогда! О! С этой минуты я принадлежу вам всецело! Впрочем, нет, не всецело! У меня есть и другая обязанность, которую я поклялся выполнить! Но не тревожьтесь! У меня достанет и сил, и мужества выполнить их обе… и самая дорогая для меня состоит в том, чтобы осушить ваши слезы!

Говоря это, Паскаль склонился к молодой женщине, и от его взволнованного дыхания затрепетали белокурые локоны красавицы…

– Вы что-то хотели у меня спросить? – промолвила, почти улыбаясь, госпожа де Ферье.

– Да. Зачем вы уехали из Бове… где господину Фирмену Лапраду гораздо сложнее было бы преследовать свои гнусные цели, чем в Париже, и чего вы так боитесь теперь, когда племянника вашего мужа нет дома? Неужели мои подозрения справедливы и этот человек приказывает прислуге наблюдать за вами? К примеру, этой старой горничной… Бертранде?

– Я уверена, что она подкуплена им, так как несколько месяцев назад он сам привел ее в наш дом.

– Но другие слуги?

– Все повинуются ему, за исключением одного лишь Лапьера, кучера, который живет в доме барона уже несколько лет и сохранил некоторую независимость мнения и поступков… чего Фирмен Лапрад никак не может поколебать в нем. Удивляюсь только тому, как он не выгонит этого честного слугу… так как Фирмен Лапрад может здесь все; он приказывает, он решает, а барон лишь одобряет его поступки.