На фоне угасающего обновленческого раскола в 1927 г. РПЦ потрясло другое, более серьезное испытание, последствия которого не изжиты до настоящего времени. Изданная заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) «Декларация» об отказе от противостояния с советской властью привела к появлению так называемой «оппозиции справа» («истинно православного» или «катакомбного» движения). В отличие от обновленчества, усилиями советских органов временно ставшего внешне целостным движением, «истинно православные» подобной организационной структуры не сформировали. Соответственно, и национальные регионы Среднего Поволжья оказались в окормлении различных архиереев. Если для Марийской автономии единственным, по сути, первоисточником «истинного православия» стало «викторианство» (по имени епископа Виктора (Островидова)) из Вятской епархии, то в Чувашию «истинное православие» проникало двумя путями: через г. Ульяновск поступала «андреевская» (последователи епископа Андрея (Ухтомского)) версия и опосредованно через Казань – уже упомянутое выше «викторианство». Специфика же Мордовии состояла в том, что в этом регионе не известно о каком-либо значительном распространении «истинного православия» в рассматриваемый отрезок времени. Истинно православное движение здесь сформировалось уже в послевоенный период, когда на территории Мордовии возникла разветвленная сеть лагерей, куда в том числе попадали и осужденные священнослужители, тем более что истинно православные как непримиримые противники сближения с государством стали одной из довольно многочисленных групп заключенных.
Наиболее успешными оказались действия властей в борьбе с Православной церковью в части подрыва ее материального положения. Здесь в рассматриваемый период партийно-советские структуры достигли максимального результата. Сыграл свою роль фактор визуализации и вещественной представленности, поскольку в отличие от атеистической агитации движимое и недвижимое имущество Церкви и ее служителей имело осязаемые, видимые формы. К тому же в данном случае власть умело сыграла на психологии, удовлетворив насущную потребность крестьянина в земле путем перераспределения земельных и иных угодий. В силу изложенного сельский социум в массе своей поддержал действия новых органов управления по конфискации церковно-монастырской собственности и, несмотря на сопротивление духовенства, этот процесс в марийских, мордовских и чувашских уездах завершился уже весной 1918 г. Исключением стали отдельные монастыри, которым удалось сорганизоваться в трудовые артели и коммуны и сохранить земельные владения вплоть до окончательной ликвидации в 1920-е гг. Целой серией последующих законодательных актов советская власть закрепила свой успех, к 1920 г. практически полностью лишив священно– и церковнослужителей налоговых льгот и каких-либо источников существования кроме вознаграждения за службу.
Вместе с тем на фоне действительных успехов властей следует отметить и некоторые провалы секуляризационной политики режима. Так, при реализации норм отделения Церкви от государства органы управления «споткнулись» на введении гражданской метрикации и изъятии икон из государственных учреждений. Легко, без особого сопротивления удалось забрать метрические книги из церквей и создать структуры ЗАГС в уездных центрах, но в сельской местности пришлось искать компромиссное решение, чтобы избежать нагнетания ситуации и вспышек недовольства граждан. Сельский социум – этнически преимущественно марийский, мордовский и чувашский – в отличие от русских или обрусевших горожан не принял кардинальных преобразований в сфере метрикации. Как результат мы имеем многочисленные свидетельства сохранения фиксации актов гражданского состояния (рождение, бракосочетание, смерть) в церквах сельских приходов и в первой половине 1920-х гг. Пролонгированным был и процесс изъятия из советских учреждений икон и других богослужебных предметов. Здесь четко проявляется одна из особенностей крещения поволжских «инородцев», когда важной чертой религиозности следует назвать православное обрядоверие. Культовые предметы не просто носили символический характер, а были сакрализованы. У чувашей и мордвы икона, как отмечали современники, была олицетворением бога. Новые «иконоборцы» этого момента не учли и не смогли достичь полной реализации поставленных целей.