Говори

У самого подъезда, несмотря на поздний час, его поджидал человек. Да-да, скоро выставка. Да-да, мы были бы счастливы написать о ней первыми, конечно, конечно. Поднимаясь по лестнице, несмотря на шум в висках, он чувствовал, как становится весело и хорошо. Выставка, интервью, его уже по ночам у дома ловят. Шаг и еще шаг – и сейчас все обвалится, рухнет. Из мертвой тишины квартиры он услышит тихое дыхание – услышит, хотя, наверное, физически это невозможно. Но он слышит это дыхание всегда. Потому что в мастерской, сгорбившись над мольбертом, будет сидеть Аня. Она посмотрит ему в глаза и скажет: «Почти готово, Стас». И снова придется сдержанно кивнуть, скрывая отвращение.

2

Карнавал в антиутопии – всегда псевдокарнавал, его главное отличие от обычного карнавала – абсолютный, перманентный страх, который приходит на смену смеху. В отличие от смеха, который может трактоваться по-разному и быть двойственным, страх безусловен и тотален. Именно страх образует ту самую каноничную антиутопическую атмосферу.

Тоталитарный страх в антиутопии вытесняет и подменяет собой экзистенциальный страх личности – сознательные и подсознательные вопросы о смысле жизни полностью заменяются страхом перед условными «врагами партии».

* * *

– Хочу потребовать смену способа казни, – заявляет Стас.

Они тусуются в комнате для свиданий, все же какое-то разнообразие в перемещениях. Можно еще гулять на свежем воздухе, но Стас отказывается – небольшая клетка, созданная для этих прогулок, с серым лоскутом неба сверху и бежевым – с трех сторон, вызывает у него удушье. Так что Евгений придумал Стасу занятие – гулять по комнате свиданий. Идиотизм.

Стас ходит взад-вперед по комнатке, Евгений сидит за столом и следит за перемещениями заключенного. Это все так паршиво, что Стасу хочется плакать, но после ночной истерики слез уже нет. Как и сил. Ему хочется попроситься обратно в камеру, хочется лечь на койку, но он уже точно знает, что стоит только лечь на спину и увидеть потолок, сонливость тут же исчезнет.

Hа Стасово заявление охранник никак не реагирует, и тогда приходится повторить.

– Это вопрос?

– Нет. Да, в смысле нет, я хочу. Другой способ. Не эвтаназию. К кому нужно обратиться?

– Это кто вас надоумил, не сосед ли?

– Нет. Я сам, я хочу… это мое право. Вы не можете не учитывать мои права, даже если… даже…

На самом деле надоумил Стаса как раз заключенный-1. Упомянул в одном из бесконечных монологов, что изменение способа влечет за собой отсрочку исполнения приговора.

Охранник молчит.

– Вы не можете мне запретить!

– Нет, конечно. Но не советовал бы этого делать. Эвтаназия оптимальна, поверьте.

– Вы что, сами пробовали?

– Пробовал. Вводить пробовал. И иные методы пробовал. Да сядьте уже. Послушайте, Стас. Нет, вы сядьте, тогда и поговорим.

Стас садится за стол напротив Евгения, и тот смотрит на него в упор, внимательно изучает Стасово лицо с пылающими щеками.

– Скажу вам один раз, потому что больше мне нельзя. Стас, я понимаю, что вы делаете. Вы хотите оттянуть исполнение процедуры. Так вот, ни апелляция, ни требование изменения хода казни вам не помогут. Ничего полезного для себя вы не извлечете и сделаете себе только хуже. Это самое страшное время всей вашей жизни, я прекрасно это понимаю. Вы и правда хотите его продлить? Чтобы бояться еще больше? Чтобы мучиться? Стас, вы мазохист?

Стас отворачивается и, как ребенок, зажимает ладонями уши. Не хватает только запеть в голос: «бла-бла-бла-бла-бла».

– Альтернатива инъекции – повешение, – устало произносит Евгений. – Оно вам надо? Ну что вы в самом деле.

– Хотел бы я поменяться с тобой местами, ублюдок! – истерично вскрикивает Стас.

Взгляд смягчается, и кажется, Женя вот-вот скажет что-то вроде «Я бы тоже этого хотел», но, наверно, это было бы ложью, и потому он жестом подзывает Влада и вместе они сопровождают заключенного в камеру.

* * *

Она проходит в камеру так, как Персефона нисходила в Аид, под крики убитой горем Деметры.

– Я все знаю, я все вижу.

Ей кажется, что она не может дышать. Это воздух, который не заталкивается в легкие, как во время полета на параплане. Через несколько дней станет легче. А к концу ожидание иногда становится настолько мучительно невыносимым, что они начинают торопить время, считать часы, может быть, минуты. Когда можно будет все это выключить.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, мне ничего не нужно.

– Вы хотите поговорить?

– Нет, я не хочу говорить. Я хотела бы побыть одна.

Пауза.

– Меня зовут Евгений.

– Я знаю. Мне о вас рассказали.