Постепенно ее голос становится все увереннее. Она забывает, что находится в камере, забывает даже о человеке, который сидит на стуле напротив нее. Она теперь живет в своем рассказе, и поэтому ей кажется, что это не ее руки сжимают край койки, и не ее ноги упираются в каменный пол, и не ее голос, усиленный эхом, скользит по гладким стенам, и не ее легкие перерабатывают воздух, и не ее сердечная мышца пока еще бьется и качает, качает, качает кровь. Становятся неважны ее пол и возраст, ее представления о правде и неправде, совести и жизни, она – транслятор истории, а любая история становится самой важной на свете, если речь в ней идет о тебе, и Анна уходит из здесь и сейчас во вневременную зону, где нет пространства, и страха нет, и смерти нет – тоже.
Мужчина в форме уходит туда вместе с ней.
Так идет время.
Еще Анна помнит, как Стас играл в школьной постановке «Любовь к трем апельсинам». Она сидела в зале, смотрела на него и обдумывала слово «никогда». Никогда – это «нет», растянутое на вечность. Она читала книги вне школьной программы.
Мир вокруг рушился и менялся. Класс Стаса – первые выпускники, попавшие под реформу образования. Аня была младше его. В тяжелых условиях год идет за три.
Она сидела в зале, сжав подлокотники деревянного кресла, и смотрела на Стаса. Он хотел стать актером. Или писателем. Или художником. Ему все удавалось.
После спектакля она пошла со всеми, незаметная, как и всегда, гулять по городу. У кого-то была гитара. Они сидели в подворотне, пели старые песни. Стас достал из кармана пиджака листок. «Это так, стишки», – сказал он, прочитал их, попросил у курящего товарища зажигалку, смял листик и сжег его.
Аня смотрела на огонь. Таким надо быть, чтобы все тебя любили. Это не очень интересно, зато просто.
Был очень серый день, похожий на белую ночь. А времени года она не помнит.
Зато она всегда будет помнить холодную сырую ночь, когда они лежали со Стасом в темноте. Во всей квартире было темно. «Не включай свет», – сказал Стас. «Почему?» – «Потому что мне страшно». Они лежали одетые, прижавшись друг к другу, уже наступил комендантский час. Они притворились, что «нас не существует», что «нас нет». «Нас нет, – сказала Аня. – Мы спрятались. Мы в домике».
Потом она встала и на ощупь дошла до шифоньера, вывалила на кровать несколько шерстяных одеял. Сырых, отопления не было. Она легла рядом со Стасом, не касаясь его, прижавшись губами к его плечу, горячему даже под одеждой.
– Я люблю тебя.
– Почему?
– Потому что кто-то же должен тебя любить.
Аня считает, что все изменилось именно в эту ночь. У нее теперь была новая чужая жизнь, она началась со следующего утра, когда они встали и она обещала Стасу, что теперь у него все будет хорошо. Она взяла его жизнь и переделала ее так, чтобы ему было комфортно. Ему нужно было время, много времени, но сидеть без дела он не мог.
– Просто реши, чем ты хочешь заниматься, – попросила она той ночью.
В школе он хотел стать актером.
– Уже не выйдет.
– Почему?
– Потому что я старый.
В школе он хотел быть писателем. Да. Или поэтом. Художником. Или. Хоть кем-то. Так, никому не нужный, он стал ее собственностью.
– Святая Анна, – говорил Стас, – Святая Анна.
Аня помнит, что она тогда ничего не почувствовала. Как во сне, в тумане, в хаосе мира одна понятная четкая цель, состоящая из цепочки маленьких целей, – и ее нужно достигнуть. Наверное, именно поэтому все получалось.
Кроме Стаса, она любила только одного человека – своего учителя. Он писал людей, у которых не было лиц, и здания, в которых не было дверей и окон. Одно его имя – принадлежность к его имени – открывали перед Аней множество дверей. Потом, когда начались перемены, он повесился, и Аня перестала писать.
4
Задача антиутопии – не просто в изображении общества с негативными тенденциями развития, но и в обсуждении,