Говори

Если бы он умел говорить, он рассказал бы жене о том, как подсмотрел чужую тайну, и теперь уже пройдена точка невозврата – он не может об этом забыть. Сказал бы – он совсем не искал, но нашел человека, который так похож на него, такого особенного человека, который посмел жить так, как никогда не получалось у него. «Вот участь тех, кто слишком сильно любит», – сказал бы Игорь. Жена бы поняла. Игорь сказал бы: «Ему страшно оттого, что он понимает, почему она так живет, понимает, зачем она это делает, знает, что она не может остановиться, потому что остановиться невозможно. Он все это понимает, он все это уже проходил, поэтому он может помочь этой женщине. Поэтому он должен помочь этой женщине». Вот что сказал бы Игорь, если бы умел выражать невыразимое словами.

И даже в этом они похожи! «Она же совсем не умеет говорить, только писать картины. Она такая же, как я, нам просто надо, чтобы нас любили», – прибавил бы Игорь.

Но ничего такого он не умеет. Все, что он может выдавить из себя, – что-то про то, что он не знает больше, что правильно, а что нет.

– Как будто ты знал это раньше, – говорит Таня.

– Почему ты никогда не сомневаешься? – спрашивает Игорь.

– Потому что в этом нет смысла, – отвечает жена. – В сомнениях нет никакого смысла, – говорит она.

«Хаос – это нерасшифрованный порядок», – говорил им Женя тогда, много лет назад, когда еще была эра убывающих песчинок по временному исчислению Игоря. В те стародавние времена однажды, когда границы области были еще открыты, они поехали на залив. Женя тогда еще таскался за своим возлюбленным преподавателем, брат тогда еще не совсем чокнулся от боли и был способен хотя бы частично предаваться простым мирским радостям, таким, как отправиться со своей девушкой погулять на залив. Раз уж она думает, что ей это нужно

. Маленькая шведская семья в полном составе двинулась на берег моря. Конечно, это не тот всамделишный, взаправдашний человеческий отпуск, о котором мечтала Таня, но к тому моменту для них обоих – для женщины и для младшего брата монстра – считалось за нечеловеческое счастье то, что хотя бы отдаленно вписывалось в понятие обычных человеческих взаимоотношений.

Жене, например, в ту пору нравилось, как она злилась, как радовалась, как она делала что-то в первый раз. В тот день она впервые увидела море. Братья ни разу не заметили, чтобы она грустила. Будто внутри нее с самого рождения был запущен микроскопический аппарат, адронный коллайдер, который перерабатывал грусть в ярость.

Она никак не могла заставить себя сказать, что любит Женю. А однажды произнеся это вслух, повторяла снова и снова. Впервые это случилось где-то за полгода до того, как Женя оставил их обоих и принялся безраздельно любить своих мертвецов.

Они тогда смотрели на волны, волны гасят ветер. Они так играли друг с другом: конструировали фразы из названий любимых книг или книг, подходящих по смыслу к происходящему.

Смотри, снег. Сейчас, перед самой войной с эскимосами. Тебе

так трудно быть богом, ты – повелитель мух. Но мне не страшно сегодня, и не страшно вчера, и третьего дня не страшно тоже, потому что я люблю тебя, такая, знаешь ли, любовь, любовь во время холеры.

– Это не настоящее море, – говорила Таня. – Я хочу увидеть море, настоящее, хочу, чтобы ты был рядом, когда я рано или поздно его увижу, хочу, чтобы ты был со мной.

– Так людям всегда недостаточно того, что они имеют, и именно поэтому рано или поздно они теряют все, – подмечал тогда Игорь.

Он уже знал, что скоро брат их оставит. Потому что это было логично – поднимать ставки всякий раз, когда все становится слишком выносимым. Дна нет, есть только бесконечное падение.

– Дыши, дурак, задохнешься ведь. Посинел уже весь, – заинтересованно, почти заботливо говорит ему Таня, его жена. Ее не очень интересуют Игоревы переживания. Новая Таня – человек цельный, с таким четким стержнем внутри, что его можно было бы использовать как эталон для других стержней.

Официально последний десяток лет жизни она не делает ничего. Но это только вершина айсберга. Таня живет яростью. Десять лет она борется с миром, который забрал у нее отца, а потом забрал Женю. Образ всего, что она ненавидит, – смертная казнь. Она борется со смертью десять лет. В конце концов на определенной точке невозврата становится неважно, вернет это Женю или нет. Главное – бороться.

Все эти годы молча, не в силах вмешаться, Игорь наблюдал, как эта женщина посвятила себя околокультурной деятельности: она развивала и наполняла сердца перформансов и выставок, заставляла их биться. В конце концов это заметили за границей, их деятельность была освещена в заграничной прессе. К ним присоединялись все новые и новые люди – независимые художники, писатели, поэты.