Наталья и Маня Фетисова побывали еще в четырех домах, встречались с женщинами. Эти не высказывались грубо и откровенно, как Дунява Гагонова, а, извиняясь, отводя взгляд, ссылались на то, что по дому хлопот полон рот; да ведь и то знаем, что вся наша работа впустую пойдет: не уродится кукуруза, как и в прошлом годе, не получим ничего, климат наш для нее неподходящий… Местность свою мы знаем доподлинно.
— Ну Коптильников, ну и волчище! — Ноздри Натальи задрожали от сдерживаемой ярости.
Маня Фетисова, взглянув на нее, забеспокоилась:
— Так он может и уборку сорвать.
— Уборку? — Глаза Натальи мстительно сузились. — Ты наговоришь! На то, чтоб уборку сорвать, силенок не хватит, хребет надломит. Плохо, что у него сторонников много и здесь, в Березках, и в Соловцове. Все, кому дисциплина против шерсти, за него. Кокуздова с Омутным забрали, этот остался. Ну, погоди!..
Попутная машина довезла их до села, подкатила к самому крыльцу дома Коптильникова. Наталья застала хозяина на огороде, он устраивал дочкам качели. Это безвинное занятие придавало ему по-домашнему добрый, простецкий вид. Девочки ждали, когда отец привяжет к перекладине вторую веревку.
— Наталья Ивановна! — Коптильников от волнения выронил из рук веревку. — Вот не ожидал!.. — Он легко спрыгнул на землю, усмехнулся смущенно. — Совсем недавно я на этом турнике упражнялся для бодрости, по сорок раз на руках подтягивался, а теперь вот для качелей ребятишкам пригодился… Прошу в дом, взгляните, как живу… — Он хотел взять Наталью под руку, но она, уклонившись, прошла в избу. — Когда председателем был, вы так и не выкроили время навестить нас… Спасибо, что хоть сейчас пришли. Живу отчужденно, одиноко, словно пенсионер…
Мебель в избе была прикрыта газетами и придавала комнате нежилой вид.
— Пыль садится, — объяснил Коптильников, — и мух на блестящее тянет. Не успеваю вытирать. И все сам, никому не доверяю, царапин наделают. В горке хрусталю и фарфору положено быть. Но не имеем. Так я книги ставлю — выписываю. Вот, например, Жюль Верн. В детстве бы надо его читать. Не пришлось. Так теперь изучаю. Уведет он тебя в такую даль — возвращаться на нашу грешную землю неохота. И в Индии побывал, и в Америке, и в океанах, даже на Луну слетал… — Излишней суетливостью он старался скрыть свое смятение, все время напряженно улыбался, а голубые глаза оставались серьезными, в них стоял вопрос: зачем она вздумала приехать? — Садитесь, Наталья Ивановна. — Он сбросил газету со стула и подвинул его Наталье. — Хотите чаю? Сейчас самовар поставлю…
— Спасибо, — произнесла она скупо, все время наблюдая за Коптильниковым. — Я пришла спросить: зачем вы мешаете нам работать, а людям жить? Чего вы добиваетесь?
Коптильников насторожился.
— Что случилось, Наталья Ивановна?
— Вы отлично знаете сами. — Наталья нетерпеливо пошевелила пальцами правой руки, будто сжимала рукоятку плети. — К прежнему, к вашему, возврата не будет. Никогда.
Из-за ситцевой занавески выглянула обеспокоенная жена. Коптильников дернул плечом, она испуганно укрылась.
— Объясните толком, что произошло. — Отечности под глазами Коптильникова багровели, набухая.
— Зачем вы подбили женщин бросить прополку?
— Я их не подбивал.
— Врете!
— Наталья Ивановна, выражайтесь полегче. Не забывайте, что вы у меня в доме. Березовским женщинам только слово кинь, они сейчас же, как стая ворон, разлетятся…
— Зачем же вы кидаете эти слова? Неужели не понимаете, что это для вас, мужчин, непристойно, гнусно! Вы ищете лазейки, чтобы ославить Аребина, помешать ему. Не выйдет! Здоровый человек — вместо того чтобы мух с мебели сгонять, шли бы в колхоз!
— В колхоз? — спросил Коптильников со злой насмешкой. — Сперва вытурили из колхоза, а теперь зовете в колхоз! Это на какую же должность приглашаете, не бригадиром ли?
— Много чести! Вы сначала поваляйтесь у колхозников в ногах, прощенья попросите за тот вред, какой вы им причинили! Вы должны потом и кровью заслужить честное звание рядового колхозника…
Коптильников шагнул к Наталье, правая щека его дернулась, он придавил ее кулаком.
— Рядового? — спросил он, весь наполняясь гневом. — Не дождетесь! Сами у меня в ногах поваляетесь! А ты дьявол! Не женщина ты! Показать тебе на порог, что ли? — крикнул он.
Пальцы Натальи сжались в кулак. Она взглянула в потемневшие от ненависти глаза Коптильникова.
— Пощадила вас, детей ваших пожалела. — Она шагнула к двери, повернулась и бросила напоследок: — В другой раз не пощадим. Мы вас обезвредим. Поняли? А завтра вы пойдете в Березки и заставите женщин вернуться на кукурузу. Не сделаете добровольно, я привезу вас туда с милицией и заставлю во всем им признаться.
Уходя, Наталья услышала, как в комнате что-то грохнуло и зазвенело, затем раздался испуганный женский вскрик — должно быть, Коптильников в приступе бешенства разнес горку или еще что-нибудь.
Над созревающими хлебами, замыкая круг за кругом, одиноко, неприкаянно ходил ястреб.