Граф Монте Кристо 1 часть

Still, let it not be supposed that amid this affected resignation to the will of Providence, the unfortunate inn-keeper did not writhe under the double misery of seeing the hateful canal carry off his customers and his profits, and the daily infliction of his peevish partner's murmurs and lamentations.	Однако, несмотря на такую мнимую покорность воле провидения, не следует думать, будто наш трактирщик не сетовал на бедственное положение, в которое ввергнул его проклятый Бокерский канал, и равнодушно переносил беспрестанные причитания жены.
Like other dwellers in the south, he was a man of sober habits and moderate desires, but fond of external show, vain, and addicted to display. During the days of his prosperity, not a festivity took place without himself and wife being among the spectators. He dressed in the picturesque costume worn upon grand occasions by the inhabitants of the south of France, bearing equal resemblance to the style adopted both by the Catalans and Andalusians; while La Carconte displayed the charming fashion prevalent among the women of Arles, a mode of attire borrowed equally from Greece and Arabia.	Подобно всем южанам, он был человек весьма воздержанный и неприхотливый, но тщеславный во всем, что касалось внешности; во времена своего благоденствия он не пропускал ни одной феррады, ни одного шествия с тараском[14] и торжественно появлялся со своей Карконтой: он -в живописном костюме южанина, представляющем нечто среднее между каталонским и андалузским, она - в прелестном наряде арлезианок, словно заимствованном у греков и арабов.
But, by degrees, watch-chains, necklaces, parti-colored scarfs, embroidered bodices, velvet vests, elegantly worked stockings, striped gaiters, and silver buckles for the shoes, all disappeared; and Gaspard Caderousse, unable to appear abroad in his pristine splendor, had given up any further participation in the pomps and vanities, both for himself and wife, although a bitter feeling of envious discontent filled his mind as the sound of mirth and merry music from the joyous revellers reached even the miserable hostelry to which he still clung, more for the shelter than the profit it afforded.	Но мало-помалу часовые цепочки, ожерелья, разноцветные пояса, вышитые корсажи, бархатные куртки, шелковые чулки с изящными стрелками, пестрые гетры, башмаки с серебряными пряжками исчезли, а Г аспар Кадрусс, лишенный возможности показываться в своем былом великолепии, отказался вместе с женой от участия в празднествах, чьи веселые отклики, терзая его сердце, долетали до убогого трактира, который он продолжал держать не столько ради доходов, сколько для того, чтобы иметь какое-нибудь занятие.
Caderousse, then, was, as usual, at his place of observation before the door, his eyes glancing listlessly from a piece of closely shaven grass-on which some fowls were industriously, though fruitlessly, endeavoring to turn up some grain or insect suited to their palate-to the deserted road, which led away to the north and south, when he was aroused by the shrill voice of his wife, and grumbling to himself as he went, he mounted to her chamber, first taking care, however, to set the entrance door wide open, as an invitation to any chance traveller who might be passing.	Кадрусс по обыкновению простоял уже пол-утра перед дверью трактира, переводя грустный взгляд от небольшого лужка, по которому бродили куры, к двум крайним точкам пустынной дороги, одним концом уходящей на юг, а другим - на север, - как вдруг пронзительный голос его жены заставил его покинуть свой пост. Он ворча вошел в трактир и поднялся во второй этаж, оставив, однако, дверь отворенной настежь, как бы приглашая проезжих завернуть к нему.
At the moment Caderousse quitted his sentry-like watch before the door, the road on which he so eagerly strained his sight was void and lonely as a desert at mid-day.	В ту минуту, когда Кадрусс входил в трактир, большая дорога, о которой мы говорили и на которую были устремлены его взоры, была пуста и безлюдна, как пустыня в полдень.
There it lay stretching out into one interminable line of dust and sand, with its sides bordered by tall, meagre trees, altogether presenting so uninviting an appearance, that no one in his senses could have imagined that any traveller, at liberty to regulate his hours for journeying, would choose to expose himself in such a formidable Sahara.	Она тянулась бесконечной белой лентой меж двух рядов тощих деревьев, и ясно было, что ни один путник по своей воле не пустится в такой час по этой убийственной Сахаре.