Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Большевикам вообще не нужна интеллигенция, обладающая знаниями: «Они своё знание – профессора, учителя, инженеры – превращают в орудие эксплуатации трудящихся». «Люди из образования сделали забор, мешающий трудящимся идти вперед; этот забор будет сметен». Что вполне обосновывает тотальное истребление целых сословий. Ведь управление страной предполагается без них: «новое государство – республика советов, где нет ни одного аппарата власти, а есть только трудящиеся, только эксплуатируемые, ломающие старые буржуазные перегородки». Ломать – вот в чём задача Советов! И поэтому «мы имеем на деле такую организацию власти, которая ясно показывает переход к полной отмене всякой власти, всякого государства».

Фантазии большевиков в лице Ленина продолжали связывать надежды на удержание власти с мировой революцией. «Мы никогда не обольщали себя надеждой на то, что сможем докончить его (переходной период от капитализма к социализму) без помощи международного пролетариата». «Конечно, окончательная победа социализма в одной стране невозможна». Многим кажется, что это положение пришлось пересмотреть. Между тем, оно было обоснованием вечного перехода, который предполагает правление в форме диктатуры (или, точнее, тирании). Все остальные провозглашения близости мировой революции («русский начал, немец, француз, англичанин доделают, и социализм победит») были лозунгом, в который в здравом рассудке верить было невозможно. Но общее помутнение охватило страну – п режде всего «кухаркиных детей», которым романтизм сообщил право на истребление миллионов людей.

Большевистский погром критиков

Оппонирующие большевикам могли наблюдать, как стремительно меняется ситуация, и предполагали, что она может так же стремительно изменяться и дальше – если сначала она менялась в пользу большевиков, то далее Фортуна могла отвернуться от них. Меньшевики, правые эсеры и прочие прежние союзники большевиков не распознали их тактику, в которой не было и не могло быть никакой морали. Они побеждали именно поэтому, что были самозабвенными негодяями и лжецами. Свою жестокость они выдавали за стойкость и верность принципам, свою ложь – за возвышенные мечты и заботу о трудовом народе.

Одним из ставших к началу 1918 года совсем уже жалким оппонентом большевиков был Мартов (46). На трибуну III Всероссийского Съезда Советов Мартов был, можно сказать, вытолкнут как «мальчик для битья». Его тезисы были невнятны, его вид был под стать тезисам (хромота и сутулость с детских лет). Подхватив ленинское сравнение большевистского переворота с Парижской коммуной, он подчеркнул, что французские коммунары не нарушали гражданских прав и сохранили всеобщее избирательное право, в том числе и крайне правым политических партиям. Позднее Ленин ответил на это: поэтому они и проиграли. Понимая, куда клонится ситуация, Мартов провозглашал: «методы террора не нужны той партии, которая осуществляет желания большинства против корысти меньшинства. И поэтому социалистический Интернационал всегда отрицал террор». Он все ещё надеялся уговорить, пристыдить большевиков. Целиком в стенограмме его выступление не стали публиковать.

Вторым полемистом для «разогрева» публики на трибуну поднялся Борис Авилов

[119], представитель микрофракции объединенных интернационалистов. Его выступление также дано в стенографическом отчете в сокращении. Он выразил свою оппозиционность к Советам, напомнил, что Учредительное Собрание было созвано по решению предпоследнего Съезда и выражало волю трудящихся масс: «Учредительное Собрание состояло из представителей огромного большинства рабочих и крестьян, тогда как в Советах явное меньшинство трудового элемента». Он предложил Советам роль «боевых организаций» при Учредительном собрании. Потом попытался зачитать список заводов и фабрик, где рабочие не согласны с политикой большевиков, но его прервали возмущенными возгласами.

Разгромить оппонентов было поручено Зиновьеву. Вспоминал ли он, измученный пытками, как громил оппонентов даже среди ближайших союзников? Покаялся ли перед расстрелом в том, что принес стране и народу столько горя? Вряд ли. Он всячески пытался сохранить себе жизнь, молил о пощаде и просил позвонить Сталину, целовал сапоги своим убийцам. А пока верный опричник Ленина указал на «нашего великого учителя Маркса», который критиковал Парижскую коммуну за то, что она сразу не начала военного наступления на Версаль и не захватила банки. А большевики всё это сделали! Правота большевиков была обоснована непогрешимостью Маркса.

В речи Зиновьева есть ссылка на речь Церетели, но выступления Церетели нет в стенограмме. Возможно, Зиновьев имел в виду какую-то общеизвестную речь «лидера соглашательских партий», которая могла звучать в том же зале Таврического дворца, где всего несколькими днями ранее проходило Учредительное собрание, а теперь собрались представители Советов. Раз уж Ленин в своей речи трижды упомянул Церетели, то Зиновьев не мог не пнуть его ещё раз.