«Но, — протестуют мои оппоненты, — у нас есть Богом данный мандат донести свет просвещения до звезд, распространив нашу цивилизацию среди дикарей». Это — сказочка для маленьких детей: добрый дядюшка-плантатор с умилением наблюдает, как верные негры распевают религиозные гимны. Прекрасная картинка, только рама слишком мала. В ней не поместились ни бараки рабов, ни кнуты надсмотрщиков, ни столб для наказаний.
Я чувствовал, что становлюсь если не экспансионистом, то по крайней мере бонфортистом. Не уверен, что меня убедила логика этих слов, сомневаюсь даже, что в них вообще есть логика. Но я очень эмоционально восприимчив. Мне хотелось проникнуться духом дядюшки Джо настолько, чтобы быть в состоянии, если потребуется, перефразировать и провозгласить вместо него любую его мысль.
Бонфорт был человеком, который знает, чего хочет и (что бывает гораздо реже!) почему он этого хочет. Я, против воли, был захвачен его речами, и это заставило меня задуматься о своей собственной вере. Во имя чего я жил?
Рада своей профессии, конечно! Я впитал ее законы с молоком матери, люблю ее, имею глубокое, хотя и не подкрепленное логическими доводами убеждение, что искусство стоит любых затраченных усилий — и, кроме того, это единственный способ, которым я умею зарабатывать на жизнь. Но что еще?
Меня никогда не вдохновляли формальные школы этики. Я перебрал их одну за другой — публичные библиотеки всегда готовы дать отдохновение актеру на мели — но нашел, что они так же бедны жизненными соками, как поцелуй тещи. Дайте философу время и бумагу, и он докажет вам что угодно.
Такое же презрение я питаю к моральным наставлениям, которыми пичкают маленьких детей. Большая часть из них — болтовня, а остальное, имеющее хоть маломальский смысл, посвящено доказательству священного утверждения, что «хороший» ребенок — это тот, кто не будит маму по ночам, а «хороший» взрослый — тот, кто добивается круглого счета в банке, оставаясь при этом непойманным. Нет уж, спасибо!
Но даже у собаки есть правила поведения. Что они означают? Как я должен себя вести или, по крайней мере, как я должен стремиться себя вести?
«Представление должно продолжаться.» Я всегда верил в это и жил ради этого. Но почему оно должно продолжаться? — особенно если учесть, что некоторые шоу в этом мире просто ужасны. Потому, что ты обязан играть; потому, что зрители заплатили за билеты, и каждый из них имеет право на самое лучшее, что ты можешь дать. Ты в долгу перед ними, так же как и перед рабочими сцены, режиссером, продюсером и всеми другими членами труппы. И перед теми, кто учил тебя мастерству. И перед теми, кто в далеком прошлом выступал в театрах под открытым небом с каменными ступенями. И даже перед рассказчиками, сидевшими сотни лет назад на базарных площадях.
Думаю, последнее замечание может быть распространено на случай любой профессии. «Око за око.» «Строй на ровном месте и на нужном уровне.» Клятва Гиппократа. Чувство ответственности за команду. «Достойная работа за достойную плату.» Такие вещи не надо доказывать; они составляют существо жизни и будут верны во веки веков в самых удаленных краях Галактики.
Теперь я понял, что двигало Бонфортом. Если есть этические принципы, справедливые независимо от времени и места, значит, они должны быть верны и для марсиан, и для людей, на любой планете любой звезды. Добродетель — вот цена экспансии. «Никогда не обижай тех, кто слабее» — такая простая философия должна быть понятна в самых дальних уголках космоса. И если человечество не будет вести себя в соответствии с нею, оно никогда не должно приступать к завоеванию звезд, потому что тогда какая-нибудь другая более развитая раса сможет, в свою очередь, повергнуть его в прах.
Но Бонфорт вовсе не проповедовал непротивление злу.
— Я не пацифист, — говорил он. — Пацифизм — изобретательная доктрина, позволяющая человеку пользоваться выгодами принадлежности к определенной социальной группе, отказываясь платить за это. Да еще требовать для себя нимба святого за свое бесчестье. Господин председатель, жизнь принадлежит тем, кто не боится ее потерять. Этот билль необходимо одобрить!
После этих слов он встал и пересек проход, чтобы проголосовать за военные ассигнования, которые его собственная партия решила урезать.
А вот еще:
— Не отсиживайтесь в кустах! Всегда принимайте чью-нибудь сторону! Иногда вы можете ошибиться — но тот, кто отсиживается, — ошибается всегда! Боже, спаси нас от трусов, боящихся сделать свой выбор. Пусть все, кто с нами, встанут, чтобы их можно было видеть.
Это — отрывок из речи, произнесенной на закрытом партийном собрании. Пенни записала его на свой магнитофон, а Бонфорт сохранил запись — он обладал прекрасно развитым чувством иронии. В противном случае, у меня было бы очень мало материала для работы.
Я пришел к выводу, что Бонфорт — человек моего типа или, по крайней мере, того типа, к какому я хотел бы принадлежать. Это личность, играть которую — огромная честь.