Грехи и подвиги

– Продолжаем! – спокойно, с чуть заметной хрипотцой произнес Ричард и возвысил голос: – Мечи сюда!

– Нет! – почти с тем же спокойствием возразил Эдгар. – Нет, так я не согласен. Я не подниму меч на великого короля и великого воина. Я не осмелюсь рисковать вашей жизнью, мессир!

– Какого дьявола?! – теперь это был уже настоящий львиный рык. – Как ты смеешь отказываться от поединка, если я требую продолжить его?! Три месяца назад, в Мессине ты, помнится, преспокойно поднял на меня меч!

– Тогда я не знал, что сражаюсь с королем Англии! «И вообще, это был не я! Но и Луи тоже едва ли пошел бы на это…» – метнулось в голове юноши.

– Ты не можешь не драться, если я тебе приказываю! – крикнул Ричард.

– Я признаю себя побежденным! – твердо сказал кузнец.

– Как ты можешь признавать, если ты еще не побежден?! Не верю, что ты струсил, а твое великодушие мне не нужно! Мечи!

Король выхватил меч из рук подбежавшего оруженосца, едва не обрезав тому пальцы, затем швырнул второй меч к ногам противника:

– Бери и дерись! Слышишь?!

– Нет. Если я прогневил вас, ваше величество, убейте меня.

Несколько мгновений Ричард Львиное Сердце стоял, в ярости сжимая меч, держа его почти возле самой груди рыцаря. В узкой прорези его шлема Эдгар видел глаза, полные пламени.

– Неужели христианский король убьет человека, который его так любит?

Прозвеневший в полной тишине детский голос заставил вздрогнуть и короля, и его соперника. Оба разом обернулись. Юная Абриза стояла в двух шагах от них. В ее лице были изумление и гнев. Казалось, она готова схватить Ричарда за руку.

Львиное Сердце как-то странно посмотрел на девушку.

– С чего ты… с чего вы решили, что я хотел его убить? И в мыслях не было! Ладно, сир Эдгар: вы признали свое поражение, я готов признать свое. Кстати, в моей жизни оно – первое. Сегодня мы с вами были равны.

Глава 6. Яблоко от яблони

– Твоя Клотильда слишком много болтает! Что если среди крестоносцев распространится молва о взятой в плен дочери Саладина?

– Я уверена – Эдгар никогда никому не скажет.

– Допустим. Но все же это глупо. Глупо и недостойно. Он ведь и на самом деле может в нее влюбиться!

– В двадцать лет человек всегда в кого-то влюблен. Между прочим, до того, как увлечься Абризой, он был влюблен в твою жену. Тебе это больше нравится?

– Меньше. Но, думаю, в мою жену влюблена половина лагеря. Вторая половина влюблена в тебя, матушка!

– О, Боже! – Элеонора сморщилась, но не от досады, а от того, что уколола палец иголкой (вышивать она пыталась научиться шестьдесят лет, и ничего не получалось!). – О, Боже, Ричард! Лести ты выучился от сарацин, что ли? Ну, а если серьезно, то я восхищаюсь тобой! До последнего мгновения не верила, что ради моей просьбы ты это и в самом деле сделаешь. Там, на турнире.

– Что сделаю? Неужели ты поверила, мама, что я это сделал нарочно?! Уж круга три я бы его погонял. Нет, это он сам.

– Не верю! – и королева вновь с яростью воткнула иглу в пяльцы.

– Правда, сам! Ему повезло: это проклятая лихорадка делает меня таким медлительным… Но и твой Эдгар молодец. Он с такой силой двинул мне по башке, что она чуть не раскололась! В точности, как молотом в кузнице. Видишь, как хорошо приложил?

Ричард поднялся с низкой лежанки, почти достав головой свод материнского шатра и прошелся взад-вперед, время от времени прижимая ко лбу большую медную монету. Выпуклая лиловая шишка под самыми волосами была не особенно заметна, но причиняла боль, и это злило короля: он представлял себе, сколько насмешливых песенок уже сочинили об этой шишке в лагере германцев, датчан, да, скорее всего, и французов.

– Так что мы будем дальше делать с дочерью султана, а, матушка? – спросил Львиное Сердце, раз пять смерив небольшой шатер своими широкими шагами.

Элеонора оторвалась от работы и подняла к сыну серьезный взор:

– Я думаю, придется вернуть ее отцу.

– Ты думаешь?

– А что? Или у тебя мало заложников-магометан? Даже если кто-то из рыцарей и впрямь прослышит про знатную пленницу, никто не посмеет осудить твой благородный поступок. Если султан не сдержит слова, то отвечать за подлость мужчины мужчинам и надлежит. Так ты и скажешь рыцарям.

Ричард усмехнулся.

– У тебя воображение, как у двадцатилетней.

– Что ты! Двадцатилетняя сочла бы мою затею низкой… Если бы и сама не была в этом заинтересована. Хочешь спросить, что я собираюсь сделать потом?

– Не хочу. Не то еще проговорюсь кому-нибудь. Мы здесь пьем много вина, а оно порой развязывает язык.