Грехи и подвиги

Этого разговора королевы-матери и ее сына никто не подслушивал. Не то он показался бы любому, кто бы его ни услышал, загадочным и непонятным. Впрочем, мать и сын нередко говорили меж собой, не вдаваясь в подробности. Они давно слишком хорошо понимали друг друга, чтобы тратить время на лишние слова. На первый взгляд резкий, вспыльчивый, порою грозный король мало походил на ироничную, спокойную и мудрую Элеонору. В действительности они были почти одно и то же – одинаково стремительные, непреклонные в принятом решении, бестрепетные и отважные до полного презрения к смерти. За долгие годы меж ними бывало и отчуждение, и временами вражда, но то, что их связывало, всегда было сильнее всего, что могло их разделять. В сущности, Ричард стал воплотившейся в жизни мужской половиной Элеоноры, тем, чем ей хотелось бы быть самой, но чем женщина быть не могла. Она любила его всеми силами души, и он отвечал ей тем же, хотя в его жизни бывали дни, когда ему казалось, что он ее ненавидит. Но всего лишь казалось: только она до конца понимала его мятущуюся душу, и только он совершенно понимал ее.

Король снова сел на лежанку и некоторое время с сочувствием следил за тем, как его мать сражается со своей вышивкой.

– Думаешь, мы дойдем? – спросил он, отвечая уже ее мыслям, а не словам.

– Думаю, как и ты, – сказала она тихо.

– Значит, нет?

Элеонора грустно улыбнулась:

– Больше всего на свете мне хотелось бы думать иначе. Ночами я молюсь только об одном: чтобы ты дошел! Но сам видишь, как искушает дьявол всех, у кого есть власть. Все эти твои князья, герцоги, бароны готовы передраться из-за еще не существующей добычи. Да что там! С этим они бы еще справились – все же христианская Вера сильнее жадности. Но вот жажда славы и зависть… Ричард, Ричард! Если этим болеешь ты, то кто устоит?

– Я же не лучше других.

– Ты не лучше, ты больше. Нужно иметь очень большую душу, чтобы вместе со столькими грехами в ней помещалось не меньше добра. Они не устоят до конца, Ричард! И ты знаешь это лучше меня.

– Знаю. Но иногда мне кажется, что можно было бы захватить Иерусалим и освободить Гроб Господень, взяв с собою только немногих, только самых лучших. Таких, как Иаков Авенский, как мои друзья граф Лесли и Блондель. Хотя Блондель больше трубадур, чем рыцарь, но в бою он не дрогнет. А еще твой любимец Эдгар Лионский, его друг-близнец граф Луи Шато-Крайон, ну и этот невероятный богатырь Седрик Сеймур. Я бы пошел туда только с ними одними.

Элеонора рассмеялась. Отложив пяльцы, она запустила руку в густые каштановые кудри сына и принялась их ерошить и трепать. При этом у великого короля и воина сделалось самое глупое выражение лица. Казалось, он готов замурлыкать. Впрочем, львы мурлычут не хуже котов, только их мурлыканье пугает робкие души, почти как их рык.

– В детстве, помнишь, ты часто спрашивал, может ли один рыцарь победить тысячу сарацин? И когда тебе пытались объяснить, что это невозможно, кричал: «Но ведь Бог сильнее всех-всех сарацин вместе! И если Бог будет с рыцарем, почему же он не победит?!» И еще, когда тебе говорили, что в рай попадают не только воины, ты удивлялся: «Но как же прийти в Царство Небесное и сказать, что не защищал Христову Веру? Кто же туда пустит?» Да… В душе я всегда была с тобой согласна.

– А теперь?

– И теперь тоже. Послушай, почему ты торчишь в шатре у старухи-матери, а не у молодой жены?

Ричард засмеялся:

– Она спит. Ночью нам… не спалось. И потом – разве к жене идут со слабостью? Слабость я могу показать только тебе.

Она нахмурилась:

– А что ты будешь делать, когда я умру?

– А ты не умирай раньше меня! – упрямо проговорил он.

– Это жестоко, Ричард. Жестоко просить мать пережить сына. Двух сыновей я уже пережила, но я не любила их так, как тебя [46]

. Впрочем, проси не проси, но это ведь не от нас с тобой зависит. Послушай, вели принести вина. Что-то меня тянет смочить горло и смочить не водой. У меня в шатре был кувшинчик, но отчего-то быстро опустел. Давно подозреваю Клотильду в тайном пристрастии к вину.

Ричард вновь встал:

– Ты хочешь, чтобы я звал пажа, вместо того, чтобы сделать десять шагов до своего шатра? У меня как раз есть отличное кипрское зелье! И вообще, если я влезаю в кольчугу без помощи оруженосца, то с кувшином справлюсь и подавно!

Однако сделать к своему шатру король успел только восемь шагов. На его пути выросла высокая фигура, и он сощурился, не для того, чтобы хорошо разглядеть подошедшего к нему рыцаря, а чтобы разобраться, кого именно он видит – графа Шато-Крайон или Эдгара Лионского. До сих пор он легко различал их, лишь когда они стояли рядом.

– Добрый день, ваше величество! – и рыцарь склонился так низко, что светлые кудри начисто скрыли его лицо. (Еще не легче!)

– Добрый день, сир… Эдгар! Не сгибайся так, не то я буду думать, что путаю тебя с молочным братом. Что это ты в самое пекло шатаешься по лагерю? Или моя матушка позвала тебя?