Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

Мерседес всегда была настойчива, когда пыталась заманить кого-то к себе, а тут ей пришлось испытать такое давление на себе. Мерседес тоже когда-то вздыхала под балконом Элеоноры Дузе, но насмешливо рассказывала о том, как осаждает ее Дитрих – заваливает букетами и подарками, восторженными записками и томными взглядами.

Мне Мерседес, во-первых, не рисковала это рассказывать, во-вторых, меня просто не было в Лос-Анджелесе. Но она сделала ошибку – поплакала в жилетку на настойчивую Дитрих Битону, у которого секреты никогда не держались. Выговаривая за мою холодность и неприветливость, он однажды проговорился. Пришлось рассказать, что присутствовал при знакомстве, вернее, первой встрече этих двоих, а также кое о чем дальше.

Я по-своему любила Мерседес, сильно переживала, когда поняла, что она меня предала, написав бог знает что в воспоминаниях, но тогда поразило другое: зачем Мерседес нужна Дитрих?! Это не ревность, во всяком случае, не лесбийская ревность, мне не все равно, с кем спит Мерседес, потому что она мне сестра по духу, и мне больно видеть, как она унижается перед этой пустышкой, которая не стоила и мизинца Мерседес.

Заполучив Мерседес, Дитрих почти сразу к ней охладела. Зачем ей нужна де Акоста, неужели потому, что та была у меня?

Во всяком случае, Дитрих уехала в Европу прямо перед моим возвращением, только узнав, что Мерседес подыскивает мне новое жилье. Мне-то все равно, а Мерседес страдала. Ее впервые использовали, как игрушку, и выбросили за ненадобностью.

Дитрих отбыла в Европу, я была занята съемками и уставала настолько, что едва добиралась до кровати, не имея сил на долгие бесполезные беседы, к тому же мне рано утром вставать, потому Мерседес страдала в одиночестве.

Позже она обвинила меня в этом, мол, я эгоистично не обращала на нее внимания, была, как всегда, занята собой. Но я действительно не понимала, почему нужно страдать из-за отъезда этой женщины, разве без того заняться нечем. У меня была работа, я понимала, что никто больше подарки не принесет, потерянные из-за Великой депрессии деньги нужно зарабатывать снова, причем зарабатывать много и надежно вкладывать.

Мерседес предпочитала зарабатывать только на неотложные нужды и вечно сидела в долгах. Я так не могла, хлебнув бедности, почти нищеты в детстве, я была готова работать круглые сутки, чтобы заработать на безбедную жизнь, отложить что-то про запас. Я никогда не шиковала, не имела дорогие наряды, украшения, предпочитая простые брюки и свитера или рубашки, у меня не было штата прислуги или роскошной яхты, не было дорогих машин. А вот дома и картины были и есть, а еще акции. Макс, а потом Шлее научили меня, что деньги нельзя просто хранить в банке, который может лопнуть, их нужно вкладывать, но только не в одно дело. Всегда нужно держать про запас недвижимость и предметы искусства, которые не обесцениваются.

Я прислушалась к умным советам, я всегда была послушной. Теперь у меня достаточно средств не только для меня самой, но и для племянницы с ее детьми. Это не спасает меня от болезней или одиночества, но сомневаюсь, чтобы от этого вообще можно кого-то спасти.

Счастье или несчастье не зависят от денег, а вот спокойствие зависит. Понимая, что я ни для кого не являюсь обузой в старости, я спокойна. Для этого понадобилось много работать в молодости, но я не против.

Мне было некогда жалеть Мерседес, брошенную ее любовницей Дитрих, я работала. Де Акоста это восприняла как эгоизм, на что тут же пожаловалась Сесилу Битону.

Эти двое сыграли в моей жизни огромную роль, но не как Мориц или Гилберт, а совсем наоборот. Как бы я ни пыталась вспомнить хорошее о наших отношениях с Мерседес или с Битоном, забыть главного – их предательства – никогда не смогу.

Им обоим я была нужна для коллекции. Мерседес потому, что была недоступна для остальных женщин, Битону потому, что недоступна для фотографов.

Но для коллекции я была нужна и Аристотелю Онассису, например, однако он не шел напролом, не переходил границ, не предавал и никому не выбалтывал никаких моих секретов.

Королева Христина и Салка Виртель

Есть роли, с которыми дружишь, как с людьми.

Такова Анна Каренина, удивительное создание гения Толстого, которую можно играть и переигрывать десятки раз – с разными партнерами у разных режиссеров, все равно каждый раз получится иначе. Анну Каренину сыграли тысячи актрис в сотнях театров и на съемочных площадках, но этот образ неисчерпаем. Мне посчастливилось сыграть Каренину дважды – в немом кино с Джоном Гилбертом и в звуковом с Фредериком Марчем, и я не уверена, что второй даже со звуком лучше.

Одна из ролей, которые забыть невозможно, конечно, королева Христина. И дело не в том, что это шведская королева, не в том, что это была первая роль, которую выбрала я сама, просто она близка мне по духу.

Если честно, то не совсем сама. Мысль о королеве Христине, личности столь же интересной, сколь и неоднозначной, мне подбросила Салка Виртель.